Сидящее в нас. Книга первая
Шрифт:
Добравшись, наконец-то, до чистенькой каморки рядом с кухней Астата, она повела вокруг себя факелом и фыркнула: самое то для первого свидания! Сапоги грязней некуда, края плаща мокрые и вонючие…
– Не смешно, коли так грустно, – вздохнул Улюлюшка, сверля глазами каменный пол.
– Мне надоели твои пророчества. Если хочешь сказать что-то путное, так скажи. Для этих ваших туманностей у меня целых две Лиаты имеются.
– А! – махнул он рукой. – Всё одно уже ничего не поправить, – и юркнул обратно в лаз.
Как на неё вытаращились три северянина, жарившие в кухне мясо – этому
– Отведите меня к Дэграну.
Вообще-то, это было первостатейным нахальством! И она вполне справедливо ожидала насмешек, а то и трёпки. Но лонты вдруг поклонились, и один из них послушно двинулся к выходу из кухни. Таюли шагала за ним по коридорам и лестницам с решимостью коня, что потеряв в битве всадника, решил добиться победы самостоятельно с мечом… в зубах.
Навстречу то и дело попадались светлокожие, светловолосые воины, но ни один не прицепился к её провожатому с вопросами. Правда, он каждому что-то показывал рукой. Да Таюли как-то не приглядывалась – мысли в кучу собирала. Но, не собрала – не успела: северянин подвел её к высоким парадным дверям в какие-то хозяйские покои и тотчас смылся.
Таюли встрепенулась, подняла руку, чтобы постучать, но двери распахнулись сами собой. Она и пискнуть не успела, как оказалась на руках Дэграна и поплыла вглубь огромной сумрачной гостиной с плотно занавешенными окнами. Однако сумела разглядеть, что свидание намечалось примерно такое же неописуемое, как и путь к нему: в зале, кроме них, обретались ещё трое.
Дэгран поставил её на пол перед диваном, где полулежал такой же, как и он, здоровенный мужчина. С первого взгляда похожий на её «жениха», как две капли воды. Таюли отметила, что у воинов там, снаружи – да и у поваров – кожа была светлой, но не такой белой, как у всей этой компании. И волосы имели разные цвета, и глаза. Да и размерами они уступали этой четвёрке.
Она вгляделась в того, что на диване, и поняла: он много старше Дэграна – пожалуй, что и старик, но просто невероятно крепок телом. По разные стороны от дивана в креслах сидели два… Где-то примерно ровесника Дэграна, но их она не стала разглядывать, вежливо поклонившись старику. Тот легко встал и ответил ей поклоном, рукой приглашая присесть рядом с ним.
– Мы рады, что ты оказала нам честь, – со знакомой тщательностью проговорил он каждую букву. – И пришла, достопочтенная.
– Я не аташия, – предупредила Таюли.
– Для тебя, Двуликая, это не имеет значения. Достопочтенная – это дань человеческим традициям. Это ничего не меняет.
Таюли не полезла выспрашивать, откуда он знает, что она Двуликая – не хотелось суетиться. Да и удивилась не очень, припомнив, что у северян Двуликие не диво.
– А как мне называть тебя, достопочтенный?
– Багран.
– Прости, но это имя или титул?
– Имя. В моём… роду не носят титулов. Наше имя и есть титул. Скажи, я могу видеть твоего отца?
– Нет. Он умер три месяца назад.
– Жаль, что я не успел его увидеть. Мы не знали, что на этой земле тоже рождаются Двуликие. Иначе, мы поторопились бы прийти. У тебя есть сёстры?
– Нет.
– Жаль, – повторил старик.
В его ровном холодном голосе Таюли и вправду различила нотки сожаления, от которых повеяло чем-то жутковатым. Она вскинула глаза на продолжавшего стоять Дэграна. И ей вдруг показалось, будто он не просто позабыл присесть, очарованный её небесной красотой. Он словно прикрывал своим огромным телом путь к двери, вздумай гостья внезапно их покинуть. Смешно, ведь задержать её этим гигантам ничего не стоит. Она и сама достаточно высока, а её спасителю пришлось согнуть шею, дабы заглянуть ей в глаза.
Но в то же время у Таюли созрело ощущение, что ни один из белокожих гигантов не осмелится коснуться её даже пальцем. Она беззастенчиво оглядела одного из сидящих в кресле и могла поклясться: глаза у того сверкали… Как-то алчно, что ли? Или у неё приступ воображения? Или она заразилась у Лиатаян их непроходимым… своеобразием? Однако и у старика в глазах что-то такое блеснуло – вот прямо сию секунду. А, может, сбежать?
Старик резко поднялся, склонил голову и резко отчеканил:
– Мы не станем тебе докучать. Ты пришла к Дэграну, и мы оставим вас.
Двое из кресел в точности повторили подскок с поклоном. И молча потопали к дверям, не обмолвившись с неподвижно стоявшим товарищем и словом. Они на него даже не взглянули. Странно, беседуя со стариком, Таюли ни разу не вспомнила о том, ради кого притащилась в чужой дом. Но, едва закрылась дверь, как её руки сами потянулись к нему.
Дэгран подошёл к дивану и присел на одно колено, второй ногой прижав её ноги, словно перекрывая путь. Он наползал на неё огромной морской волной, и Таюли поплыла, млея от разлившегося по телу тепла. От опутавшего голову жаркого липкого марева. Она ещё никогда не чувствовала себя такой бесхребетной дурой, и радовалась, что у неё это получилось.
Получилось мигом позабыть все никчемушные теперь запреты. Все страхи, вбитые в неё мерзостью борделя. Она откинулась на спинку дивана, нетерпеливо ожидая…
Он не целовал её лицо, шею или плечи, оголяющиеся сами собой. Просто водил по коже холодными губами, касаясь её кончиком языка. Таюли нестерпимо хотелось настоящего поцелуя! Она даже попыталась запрокинуть ему голову, чтобы добраться…
Дэгран тут же подскочил, подхватил её на руки и вполне спокойно направился туда, где она не заметила второй двери.
Это было невыносимо, как умирать от жажды рядом с целым водопадом. Он словно издевался, изматывая её своим языком. В первые минуты, когда под его руками рвалась, будто бумага, отличная кожа куртки и штанов, Таюли, было, застеснялась наготы. Но этот проклятый язык начисто вышиб все чувства! Кроме желания прекратить яростный сладкий зуд, истерзавший её до самого нутра.
Она слышала собственный крик, но не могла поверить, что её так бессовестно заставляют орать во все горло. Что стыдливость сорвали с неё вместе с изнывающей в горячем ознобе кожей и отбросили, будто ненужную тряпку. Что её рассудочность разодрали в клочья, оставив в голове лишь кровавые ошмётки. Что она уже не она, а какое-то похотливое уродливое в своей жадной прямоте существо. И это существо самолично догрызает собственную так самозабвенно защищаемую прежде гордость.