Сидящее в нас. Книга вторая
Шрифт:
И страшно. Потому что…
Вот живёшь ты человеком, и ты, как все: нет нужды постоянно обращаться мыслями к своей природе. А потом ты перестал быть человеком. И всё твоё существо беспрестанно тоненько подвывает, меленько дрожа от ужаса, потому что ты больше не понимаешь, кем теперь являешься.
Таюли казалось, что стань она Лиатой или оборотнем, и то легче переносилось бы такое обращение в нежить: она знала бы своё название и назначение в этой жизни. А Трёхликая была для неё тайной за семью замками, что совершенно не провоцировали их взломать. Наоборот отпугивали,
Вероятно, от этой правды и бегала Таюли по всему острову в поисках места для её могилы. И придумала завести себе умного собеседника, чтобы тот развенчал жуткую сущность этой, вполне возможно, посредственной правдишки.
Так и вышло, что проводив на промысел Наксара и проскучав с милой, но бестолковой Шалият половину шестого дня на острове, Таюли помчалась в городок осчастливить визитом Лиса. Счастье почтенного Ашбека началось с тщательно замаскированного испуга.
– Что-то случилось, госпожа? – бросился он прояснять причину её появления, едва закрыл дверь и усадил гостью в кресло.
– Случилось, почтенный Ашбек. Мне скучно. А беседовать с Шалият о детях с утра до вечера мне не по силам. Я не настолько хорошо их знаю. Поиграть же с самими детьми не выходит: кажется, они меня боятся.
– Странно, и с чего бы? – моментально уловил её настроение Лис и полез в шкапчик за кувшином с двумя чарками.
– К сожалению, я не пью, – опечалилась Таюли.
– К счастью, мне больше достанется, – не моргнув глазом, обрадовался гостеприимный хозяин. – И вина, и услады для глаз.
– Какой? – встрепенулась Таюли, почуяв завязку интересного разговора.
– Трезвой собеседницы. Ничего нет прекрасней непьющей женщины. Говорю тебе это с полным правом, как знаток, – с доверительной многозначительностью прогундосил Лис.
– И где ты обзавёлся подобными щекотливыми познаниями?
– Под этой самой крышей, госпожа.
– Ну, хватит! – вспылила та. – Моё имя тебе известно. И будь добр использовать его по назначению. Так что там с твоими познаниями?
– О, их я получил в пору моего мифического детства, – тоном сказителя завёл Лис, предварительно осушив первую чарку. – И первым моим учителем была родная бабка, что пила, как моряк. К тому же нюхала некий известный порошок и жевала некую известную травку, отчего редко пребывала в здравом уме. Она безобразно готовила. И совсем уж паршиво латала дедовы штаны. Зато была старшим гарпунёром на китобое. Пока на радость деду очередной кит не утащил её на дно.
– Фу, как грустно и гнусно. Как достойный мужчина может радоваться такой ужасной смерти жены?
– Как может радоваться? – Лис задумчиво поднял глаза к потолку, выпил и принялся перечислять: – Ну, для начала он сам пил месяц и поил друзей. За это время те притащили к дому громадный валун.
– Памятный камень, – догадалась Таюли.
– Он. Во всяком случае, валун должен был им стать. Сразу же после появления имени бабки с любой из его сторон. Надпись появилась где-то… через неделю после этого титанического подвига. А всю следующую неделю весь наш городок таскался к нему вдосталь поржать.
– Что твой дед выбил на камне? – заёрзала от нетерпения Таюли.
– Часть имени почившей жены. На вторую его не хватило.
– Как звали бабушку?
– Идиорият.
Таюли прыснула. Но одёрнула себя и прикрыла ухмыляющийся ротик рукой – всё ж над покойницей как-то неприлично насмехаться:
– А что было дальше?
– А дальше, – почти пропел Лис и замахнул в себя третью чарку: – Дед пару недель обмывал такую дивно удачную идею. И уверял, что так и было задумано, когда он ещё мог задумывать. А ещё через неделю ему дважды поджигали дом и трижды набили морду. И всё из-за таких роскошных поминок.
– Кто поджигал?
– Родичи бабушки с другого конца острова. Сама понимаешь: такая обида. Первая за всю историю наших поселений женщина, что стала гарпунёром и лупила своего мужа. Ею гордились, а тут такое бесстыдство: выбитое на её памятном камне Идио и всё.
– Били за это же?
– Нет, били его торговцы: он месяц спаивал команды их кораблей.
– Начали с пьянства одной женщины, а закончили поголовной пьянкой мужчин, – притворно вздохнула Таюли. – Кстати, а что стало с камнем?
– Стоит на заднем дворе. Не могу же я позорить память родного деда. Там кто-то тайком довыбил букву т. Так что налицо небывалый на острове случай: человек сам притащил свой посмертный памятный камень. И лично выбил на нём памятку о том, что он идиот. После этого дед и умер. Как раз перед окончанием поминок по бабушке. А если точней, то практически за пару минут до завершения поминок. Потому, что тут же начались поминки по нему. Но, мой отец почти не пил. И второй праздник ограничился традиционной парой дней.
Лис преподносил казусы из жизни своего семейства с юмором, но вовсе не юродствовал. Напротив, за этой лёгкой насмешкой таилась какая-то детская неизжитая по сию пору боль, которой, впрочем, он не касался и краешком.
Таюли отчего-то казалось, будто человек, проносящий сквозь всю свою жизнь такую боль, непременно достоин доверия. И ты не просто можешь открыться перед ним, но и найдёшь пусть не понимание, так хотя бы добрый совет.
Как они перескочили на её персону, она толком не заметила. Но вскоре выкладывала Ашбеку историю своей жизни. Чуть ли не с первого осознанного ею дня. Он умел слушать. Но не это подкупало, не давая закрыть рот. В этот раз Таюли разглядела его внимательней и открыла, что он гораздо старше, чем показался в первую встречу.
Вот, скажем, отец к моменту смерти был вовсе не стар – он и женился-то почти мальчишкой. Однако обретённая им тучность и ранняя седина старили его немилосердно. Лис же, сохранив к своим годам поджарое гибкое тело и лёгкость движений, выглядел значительно моложе самого себя. И, тем не менее, что-то внутреннее, ещё не изжитое юношеское в Таюли рождало то самое надёжное ощущение старшего мужчины, годящегося тебе в отцы.
Глава 12