Сигнал бедствия
Шрифт:
Оскорбленная девушка стояла молча, переполненная негодованием и уверенная, что говорить бесполезно. Гнев ее не имеет границ. Но вместе с тем она охвачена страхом и трепещет. Что ее ждет - смерть или бесчестие?..
Негодяй повторяет свое предложение, и она восклицает в отчаянии:
– Убейте меня, убейте меня!
Почти в тех же словах и тем же тоном отвечает Иньеса своему недостойному обожателю.
Вслед за тем воцаряется молчание. Переждав немного, Лара говорит за себя и за своего приятеля:
– Сударыни, мы уходим, а вы можете ложиться спать. Отдохнув,
Кальдерон повторяет его слова. Оба отодвигают парусиновый занавес и скрываются во мраке.
LIV. В океане
Ночь в Великом океане сменилась рассветом. Из-за высот Средних Кордильер показывается золотой шар, лаская своими лучами водную поверхность и далеко во все стороны проливая свет.
Тот, кто кинул бы взор на запад от этого обширного водного пространства, увидел бы картину, с которой незнаком был даже Бальбоа .
Когда-то здесь плавали только рыбацкие челны и робко двигались вдоль берега индейские пироги. А теперь от края до края, всюду, где только простирается море, видны исполинские суда с огромными белыми парусами, и время от времени появляется, весь в клубах черного дыма, пароход.
В это утро видно только одно судно. Оно идет прямо в открытое море, как будто только что покинуло землю. Едва солнце рассеяло ночной мрак, оно все вырисовалось на фоне синих волн, как белые крылья чайки. В подзорную трубу можно было бы разглядеть шхуну и даже прочесть на корме ее название "Кондор".
Тот, кто мог бы перенестись на палубу этого судна, был бы изумлен, потому что там царило полное безлюдье. Даже у руля нет никого. А между тем шхуна идет на раскрытых парусах. Не видно ни души, если не считать двух рыжеволосых обезьян.
Не знакомый с тем, что тут случилось, заметил бы также пустые помещения матросов, раскрытые ящики и разбросанную повсюду рухлядь. Не меньше изумился бы он, увидев негра, неподвижно сидящего на скамье в камбузе. А если бы он спустился в рубку, то был бы поражен роскошно сервированным столом с сидящими за ним людьми, на лицах которых написано отчаяние.
На чилийской шхуне все выглядело именно так.
Ужасную ночь пережили трое несчастных, покинутых на "Кондоре".
Они терзались размышлениями, более мучительными, чем их собственные страдания.
Бывший землевладелец мучился тем, что лишился золота, но страдал при одном воспоминании о тех раздирающих душу криках, которые донеслись до него сверху. Эти крики свидетельствовали, что у него похитили нечто более драгоценное. Его дочь и внучка попали в руки негодяев, и так как крики послышались и смолкли мгновенно, то можно было предположить, что их пресекла смерть.
Дон Грегорио даже желал, чтобы их постигла такая страшная участь. Смерть лучше той жизни, которая предстоит девушкам у разбойников. Старший помощник капитана, на их несчастье, вероятно, убит. Быть может, он хотел защитить их?
Доверчивому капитану даже не приходит в голову мысль,
Вдруг голос Гарри Блью донесся до них. Страйкер, один из бунтовщиков, позвал его, и он откликнулся. Затем сквозь окна донеслись еще слова старшего помощника. Капитан и дон Грегорио продолжали прислушиваться. Вот глухо застучали о борт, вот трение весел в уключинах и их равномерный плеск по воде, который становится все слабее по мере того как шлюпка удаляется.
На шхуне водворяется мертвая тишина, как ночью на кладбище.
Дон Грегорио сидел лицом к окнам. Когда поднимался нос шхуны, а корма опускалась, часть моря открывалась перед ним. На его гладкой и светлой поверхности он видел что-то темное, уходящее вдаль. Это была шлюпка. Она была полна людей, и весла, опускаясь и поднимаясь, сыпали фосфорическими искрами во все стороны.
Взгляд землевладельца исполнен был безнадежной тоски. Эта шлюпка уносила все, что было для него дороже всего на свете. Страшно было подумать о судьбе, постигшей самых близких, самых дорогих ему людей!
Впереди чуть виднеется береговая линия. Шлюпка, по-видимому, направляется туда. А шхуну несет в открытое море. Расстояние между ними увеличивается с каждым мгновением...
Долго еще виднелась вдали темная точка. Вскоре она скрылась из вида.
– Они погибли, исчезли!
– закричал несчастный и впал в беспредельное отчаяние.
Вырываться из своих веревок и звать на помощь обе жертвы перестали, поняв бесполезность таких попыток.
Старший помощник был главой бунтовщиков. Шхуну все покинули. Нет, не все. Один человек, повар-негр, здесь и не изменил им.
Они слышали его голос, но рассчитывать на его помощь не могли. Он доносится из дальнего угла судна. Может быть, он ранен, а может быть, привязан, как они? Всю ночь слышались его крики. Потом они стали слабее, и негр умолк, понимая всю безнадежность своего положения.
Когда дон Грегорио утром взглянул в кормовое окно, то увидел, что берег пропал, и вокруг были только вода и небо.
Шхуна летела все дальше в океан, по которому ей предстояло носиться дни, недели, может быть даже целые месяцы, пока судно кто-нибудь не заметит. Эта ужасная мысль не покидает тех, кто заключен в рубке судна. Утренний свет не успокаивает их. Напротив, днем их страдания кажутся еще сильнее.
Они не видят никакого спасения. Бледные, изможденные, сидят они, не двигаясь с места, не прикасаясь ни к стаканам, ни к еде. Не потому, что не хотят, а потому, что не могут.
Иногда они спрашивают себя, не во сне ли это? Так трудно представить им свое истинное положение. Все, что произошло - нападение разбойников, сцена, жертвами которой они стали, взлом ящиков, унесенное золото - все кажется им фантастическим, несообразным с действительностью.
LV. Дележ
Едва первые лучи солнца упали на кремнистый кряж, как они осветили полукруглую пещеру, образованную в стене отвесных скал. От их подножия к морю тянется возвышенная площадка, поросшая жесткой травой.