Сигнал бедствия
Шрифт:
Пересекая путь "Кондору", прошло под всеми парусами судно. С него донесся оклик, и они изо всех сил начали кричать. Но их не услышали.
После этого они кричали еще несколько часов, пока совсем не потеряли голоса, а затем впали в глубокое, безнадежное уныние.
При каждом их крике к ним бросались орангутанги, наваливаясь всей своей тяжестью на запертую дверь.
Чилиец впал в отчаяние. Дон Грегорио оставил всякую надежду на помощь, но еще продолжал уповать на Провидение. Он горячо молился:
– Матерь Божия! Пресвятая Дева!
Вдруг Лантанас поднял голову.
– Капитан? Какой я капитан? Я - жалкая тварь, умирающая от голода и жажды! Вы воображаете, что это фрукты и пирожные? Нет! Это разрисованные камни. А вот эти бутылки и графины? Это мираж. Это - нечистые духи, бесы низшего разряда. А ведь как они прыгают! Давайте прыгать и мы! Красавицы мои, обезьяны, идите сюда! Мы будем плясать, из палубы сделаем большую залу и будем прыгать выше головы! Ха, ха, ха!
– Боже мой!
– застонал дон Грегорио.
– Он сошел с ума!..
LIX. Помощь Неба
Капитан долго городил всякий вздор, время от времени бросая свирепые взгляды на дона Грегорио, точно желая броситься на него через стол и растерзать. В такие минуты дон Грегорио думал: хорошо, что капитан привязан.
Сначала дон Монтихо пробовал говорить с ним, но потом бросил свои попытки, убедившись в их бесполезности. Ему тяжело было видеть этого несчастного.
Иногда он сомневается, в здравом ли уме он сам? Прокручивая все, что обрушилось на него, он молит о смерти, как об избавлении.
Не отрываясь от синеющего моря, он ждет своего последнего часа со спокойным лицом, полным христианского смирения.
Внезапно выражение его лица меняется. Луч надежды скользит по его изнуренному лицу. Глаза блестят радостью, уста озаряет улыбка.
Неужели он так же безумно хохочет, как и Лантанас? О нет! Он смотрит разумно, пристально, и губы его издают невольное восклицание.
– Парус!
– вскрикивает он, завидев светлую точку. Да, это парус, а значит, корабль! Снова надежда вспыхивает в его сердце. Оно бьется так сильно, что слышны его удары.
Судно уже четко вырисовывается. Вот оно увеличилось в объеме. Корабль приближается.
Несчастный пристально следит за ним. Он ничего не говорит своему товарищу. Да это и ни к чему: разум чилийца недоступен для внешних впечатлений. Дон Грегорио продолжает смотреть на судно.
Прежде корабль пересекал путь "Кондору". Теперь он идет вслед, медленно, но неуклонно подходя все ближе.
Проходит полдня. И за эти долгие часы надежда много раз сменяется страхом. Но вот побеждает надежда, и страх исчезает. Преследующий корабль уже близок, паруса на нем распущены.
Дон Грегорио смотрит на них с переполненным радостью сердцем. Ему они кажутся крыльями милосердного ангела, слетевшего спасти его от мук.
На мачте развевается английский флаг. Но и родному испанскому флагу он не обрадовался бы больше. Теперь он будет спасен.
Вдруг сердце его снова падает, и в нем возникают опасения. Корабль еще далеко,
Тогда и "Кондор" остановится по той же причине. Он идет медленно, наконец едва подвигается вперед. Дон Грегорио понимает это по тому, что полки со стаканами и лампа совсем не колеблются.
Но вот шхуна медленно описывает полукруг, и доном Грегорио снова овладевает отчаяние, но ненадолго. Шхуна продолжает поворачиваться. Вот она стала кормой к кораблю. Он видит спущенную шлюпку. Она идет к "Кондору".
Лопасти весел сверкают на солнце, рассыпая брызги, как серебряные звезды. Недолго видит он лодку. Но все равно. Теперь он знает, что будет спасен.
Он уже никуда не смотрит, а только прислушивается. Слышен громкий мужской голос, который ему слаще самой нежной мелодии.
Он хочет ответить, но голос его слишком слаб. Раздаются быстрые шаги кто-то приближается к рубке. Дверь распахивается настежь, в нее врывается струя свежего воздуха и входят люди.
Прилагая неимоверные усилия, дон Грегорио поворачивает голову и видит двух людей в офицерских мундирах. Их лица ему знакомы. Появление этих людей произвело на дона Грегорио такое сильное впечатление, что он потерял сознание, как будто они смертельно поразили его.
LX. Верное предчувствие
Пока фрегат пытался настичь шхуну, Крожер и Кадвалладер еще не подозревали, что она может быть тем судном, которое нанял для себя дон Грегорио Монтихо до Панамы. Они знали, что судно чилийское, что капитан чилиец, но им говорили, что это корабль, а не шхуна. Но по мере того как фрегат стал приближаться к нему, у Крожера возникли некоторые подозрения, однако он не счел нужным говорить о них Кадвалладеру.
В пристани Сан-Франциско он видел судно приблизительно той же величины и такого же вида, как шхуна. Он помнил также, что на нем был чилийский флаг. Потом Крожер вспомнил слова Гарри Блью, с которым Кадвалладер съезжал на берег в день ухода "Крестоносца". Блью побывал уже на чилийском судне и на расспросы бывших товарищей о матросах со смехом отвечал: "Только трое: один черный да два рыжих!" А когда стали приставать, чтобы он объяснил, кого он имеет в виду, он сказал, что рыжими называет орангутангов.
Сопоставив все это, лейтенант Крожер был сильно взволнован. Как моряк, он знал, что превратить корабль в шхуну - дело не очень сложное. Когда приказано было спустить шлюпку, он попросил командира отпустить его, и Кадвалладер тоже изъявил желание ехать с ним, руководясь каким-то смутным предчувствием.
Увидев рыжих обезьян, когда они уже вошли на палубу шхуны, а затем негра в камбузе, молодые офицеры стали опасаться, как бы их зловещие предчувствия не оправдались. Но когда они зашли в рубку "Кондора", они все поняли. Взглянув на два незанятых кресла, на одном из которых лежал веер, а на другом был брошен шарф, Крожер кинулся наверх и велел ехать за доктором.