Сила двух начал
Шрифт:
— Что ж, для начала неплохо,— заметил он, пронзительно взглянув на Мэри, что потирала ноющие виски,— но далеко не идеал. Утешает лишь то, что волшебной палочкой ты, как я и советовал, не пользовалась.
Мэри посмотрела на свою правую руку с судорожно сжатой в ней волшебной палочкой, которую считала до этого мгновения лучшим оружием и что никак не смогла помочь ей теперь, уступив силе воли волшебницы.
— Готова попробовать еще раз?— поинтересовался Волан-де-Морт незамедлительно, не дав Мэри длительной передышки, но она, несмотря на это, согласно кивнула,— что ж, тогда…
…И вновь она одна в своем большом и пустом, похожем на призрак, доме… рутинная работа в министерстве… долгие часы за уборкой особняка…
— Не пойму, тебе что, доставляет удовольствие осознание того, что я копаюсь в твоей памяти?— поинтересовался Волан-де-Морт пораженно, едва вновь был изгнан из разума Мэри.— Ты ставишь защиту, только когда дело касается твоего медальона с неизвестной историей, и не раньше, хотя, на мой взгляд, можешь отразить мое воздействие с первой же секунды.
Мэри устало вздохнула, поднимая на Волан-де-Морта слезящиеся глаза:
— Наверное, стремление узнать о нем больше ослабляет твою волю, одновременно давая мне шанс на борьбу. Я вовсе не думаю, что отразить твою волю для меня – плевая задача.
Маг недоверчиво хмыкнул, истолковав взгляд волшебницы по-своему:
— Можешь передохнуть, если не осталось сил на тренировку.
Мэри упрямо помотала головой, пряча бесполезную палочку за пояс.
— Я вовсе не устала, так что можешь вновь штурмовать мой разум.
Волан-де-Морт ядовито оскалился, блеснув глазами, и, даже не думая разубеждать в принятом Мэри решении, вновь направил на нее свою палочку.
И вот она вновь переживает недавний ужас, ощущая себя в стальных объятиях столь ненавистного ей Руквуда, что с животной страстью пытался овладеть ею, но был остановлен случайно подвернувшимся под руку медальоном. Видение сменилось, и теперь Мэри, восьмилетняя, с ужасом видела, как умирает ее мать, шепчущая в горячке уже неразборчивые слова…. вот ее образ подернулся дымкой… Пронзительный и безысходный крик стал для Мэри подобно прямому удару в сердце, и он же стал сигналом, обозначившим конец мучительной пытки воспоминаниями. Неожиданно для себя она поняла, что смотрит не на ожидаемый ею смутный, постепенно растворяющийся силуэт матери, а на по-обычному бледное, без следа недавней усмешки, змеиное лицо Волан-де-Морта. Каждая черточка его сейчас выражала если не удивление, то что-то похожее на недоуменное понимание, словно в эти самые мгновения, столь горестные для Мэри, он постиг все тайны и страхи волшебницы, всю ее душу.
— Теперь я понимаю, что те твои слова о болезни – действительно правда,— произнес Волан-де-Морт неторопливо,— та правда, которой ты страшишься, та смерть, что, в конце концов, настигнет тебя. Неудивительно, что это воспоминание не оставило тебе шанса на отражение моей атаки. Но это единственный раз, когда я прощаю тебя – впредь я жду больших успехов, вне зависимости от того, насколько кошмарными для тебя будут дальнейшие воспоминания.
Он бросил на Мэри жесткий взгляд, словно говоря, что в случае, если она не оправдает его ожидания, ей придется страдать от продолжительных пыток. Волшебница, разумеется, все прекрасно поняла, и, когда Волан-де-Морт снова проник в ее сознание, она использовала всю свою волю, чтобы заставить его отступить, несмотря на то, что хотела бы продлить это воспоминание на долгое время (она вновь видела образ Мориса, своего отца). Успех ее обрадовал, но радость эта была преждевременной – видимо, Волан-де-Морт все разы не очень-то и стремился проникнуть в разум Мэри, по крайней мере, использовал для этого совсем не все те силы, коими располагал. И будто вспомнил о них сейчас, заставляя не готовую к этому волшебницу прилагать все свои силы на борьбу с его сознанием, чьим итогом стало ее полное поражение и повод Волан-де-Морту привести свою угрозу
Следующие два часа ознаменовались лишь двумя довольно результативными блокировками Мэри, после которых волшебница, вымотанная окончательно, была способна только стоять, не падая, посреди комнаты. Разумеется, Волан-де-Морт объявил окончание тренировкам, на этот раз не напомнив Мэри, как обычно это делал ранее, что она должна тренироваться самостоятельно. Да даже если бы он и напомнил – что толку? Мэри все равно не услышала бы своего учителя, а, услышав, не поняла бы смысла его слов – сейчас она находилась в некоей прострации, слишком подавленная количеством вмиг открывшихся ей снова, казалось бы, забытых, воспоминаний. Они все, припомненные в разное время, теперь давили на нее подобно мертвому грузу, и не давали думать ни о чем, оставляя лишь тонуть, тонуть в бесконечном водовороте давно произошедшего, того, что уже не вернуть, не повторить и не исправить. И лишь случайность – появление в коридоре, по которому она, едва переставляя ноги, шла к своей комнате, Мальсибера, что был чрезвычайно недоволен чем-то, но при виде Мэри мгновенно просветлев лицом, спасла ее от начинающейся депрессии.
— Что это ты такая нагруженная?— поинтересовался он, недоуменно оглядывая ее лицо, что в этот момент не выражало ничего,— тяжелый урок?
Мэри, мгновенно придя в себя, неопределенно пожала плечами:
— Да не особо. Не думаю, что изучение окклюменции тяжелее легилименции.
На лице Мальсибера отразилось понимание.
— А-а, вот почему повелитель говорил, что с сегодняшнего дня возьмется за тебя всерьез – помнится, вчера я понял его иначе, чем должен был. А речь шла всего лишь об окклюменции…
— Всего лишь?— отозвалась Мэри с глухой яростью в голосе, но без особой злости во взгляде,— то, что магу на неопределенное время становятся доступными все твои воспоминания, ты считаешь обыденной вещью? Посмотрела бы я, как бы ты справился с теми из них, что причиняют тебе боль. Хотя, возможно, тебе повезло, и ты не имеешь подобных воспоминаний, что мешают осваивать окклюменцию больше, чем возможно представить.
И только выплеснув свой гнев, она ехидно поинтересовалась:
— А что, ты подумал о попытках Волан-де-Морта склонить меня к близости с ним?
Румянец, появившийся на смуглых щеках Пожирателя, выдал его с головой, освободив от необходимости подтверждать очевидное. Впрочем, Мэри смеяться не стала, сказав со вздохом:
— Да, если бы было так, как ты подумал, было бы намного лучше – когда кто-то владеет твоим телом, ты испытываешь наслаждение, когда разумом и памятью – горечь от, казалось бы, давно забытых событий. Вполне очевидно, что первое предпочтительнее второго.
— Значит, ты действительно согласилась бы провести с повелителем ночь-другую, лишь бы избавиться от только что описанных тобою неудобств?— спросил Мальсибер внешне спокойным голосом,— с учетом того, что испытываешь к нему лишь отвращение и страх?
— Отвращение?— повторила Мэри недоуменно,— разве я говорила, что испытываю к Волан-де-Морту отвращение или что я боюсь его? Или… ты судил по себе?
Краска, совсем недавно возникшая на щеках Пожирателя, тут же схлынула, сделав его лицо белее мела – Мэри попала в точку, да в такую точку, о которой Мальсиберу распространяться не хотелось.
— Ни я, ни мои соратники не трясутся от страха в присутствии повелителя, если конечно не провинились в чем-то…,— выдавил он, наконец, справившись со своими чувствами,— но вряд ли к магу такой внешности, как у повелителя, можно испытывать нежность и любовь.