Шрифт:
– Вла-а-с, - озирался Протас, - ты где-е-е?
– Вот ваш товарищ стоит, его Злобушка в коня превратила, - на полянку вышла Любовка.
Действительно, на поляне стоял светлогривый красавец конь в яблоках, с уздечкой и седлом. Он сверкал глазами и рыл копытом землю.
– Сердится, - улыбнулась девочка, - не нравится ему коняшкой быть.
Увидев девочку, Егорша охнул, прикрылся ладошкой, к счастью его вещички не исчезли вместе с избушкой, валялись
– Так это и есть мой товарищ?
– заплакал Протас, обнимая Власа за шею.
– Эх, Власушко, друг мой горемычный.
– Солнышко садится, - печально проговорила девочка, - прощевайте, люди добрые. Эх, вернулась бы я к маменьке до заката, человеком бы осталась, а теперь лесной жительницей буду.
– Где твоя мамка живет?
– полюбопытствовал Егорша.
– За лесом.
– Так мы тебя выведем.
– Не, и сам заблукаете, и мне не поможете. Я сколько раз пыталась, а леший тропки перевивает, кружевом их заплетает. Да и не успеем - лес большой, не скоро выйдешь.
Девочка села на корточки, уткнула нос в коленки, всхлипнула. Егорша с жалостью смотрел на спутанные светлые волосы, худенькие выпирающие лопатки, потом поднял голову. Среди высоких темных елей тянулась ввысь тонкая березка.
Егорша живо, как белка взлетел на макушку ели, но перед ним виднелось только едва волнующееся зеленое поле - лес был велик.
– Ничего ты не увидишь, - крикнула снизу Любовка, - если б у Лиха глазик волшебный попросить, да оно, сказывают, ушло из нашего леса.
– Этот что ли?
– Егорша достал из-за щеки стеклянный кругляш, глянул в него и охнул - все стало близким, отчетливым. Вот и опушка лесная видна, на ней избушка низенькая, соломой крытая, около избушки стожок сена.
– Эй, Протас, пригни-ка березу, а ты, Любовка за верхушку хватайся, левее бери, - велел Егорша, - еще, еще, березку ниже гни, а то не долетит Любовка. Теперь вроде точно. Любовка, хорошо ли ты ухватилась?
– Ага.
– Отпускай, Протас.
Береза со свистом распрямилась, девочка взлетела в воздух.
– А-а-а, - послышался ее удаляющийся крик.
– Точнехонько упала, в сено. А вот и мамка к ней бежит, плачет и смеется, обнимаются, счастливые.
– Эй, Егорша, - крикнул Протас, - а не видать тебе сверху, где поесть можно, брюхо подвело. Власу хорошо, он траву жует. Огонек надобно разжечь, глядишь, добрый человек придет, от доброго и добра много.
Протас набрал сухого мха, достал из-за пазухи огниво, кремешок, высек искру, тонкий дымок поднялся вверх.
– Собирай веточки, Егорша, Влас нам теперь не помощник.
– Протас огорченно вздохнул.
– Ты смотри, раньше все спал, а как стал конем, ест и ест, бока нагуливает, мне что ль назло, а тут шишку какую погрызть за радость.
Егорша живо принялся за дело, и скоро целая гора веток и сучьев возвышалась на поляне.
– Доброго вечерочка, любезные, позвольте у костерка вашего погреться, ночку скоротать, - послышался неприятный тягучий голос. Протас подпрыгнул, Влас сердито заржал, Егорша вздрогнул. К костру подошел старичок, маленький в три локтя, одетый в старенькую латаную одежду, на ногах - изношенные лапоточки.
– Ой, дед, напужал, - покрутил головой Протас, - и откуда ты взялся, веточка не качнулась, травинка не пригнулась, с неба что ль свалился.
Старик гадко хихикнул.
– Смеркается, холодом потянуло. Солнце спать закатится, темно в лесу станет, страшно, сердце в пятки уйдет.
Старик протянул к огню руки, и не руки это вовсе, а мохнатые, как у медведя лапы. Егорша, смотревший в глаз Лиха, дернулся от испуга, стеклянный кругляш выкатился из пальцев, мальчик торопливо зашарил по траве. Старичок недобро покосился.
– Руки, как руки, пять пальцев, чего дивишься.
– Я же...
– Егорша замер от неожиданности, - только подумал.
– Простой ты, на лице думки написаны.
– Покушать бы надо, - старичок достал из холщового мешочка ковригу хлеба, отломил почти половину, подал Протасу. Тот жадно ухватил хлеб и принялся жевать.
– Ты маленький, тебе и кусок меньше, - старик подал Егорше хлеб, - кушай, малец, ох, шустер ты, как я погляжу.
Егорша хоть и был голоден, но руку за куском протянул неохотно, не понравился ему хитрый и злой взгляд старика и есть хлеб не стал.
– Насытился?
– старичок повернулся к Протасу, - на, водички испей, небось в горле пересохло, - и выудил откуда-то ковшик с темной водой. Только хотел Егорша предостеречь старшего товарища, как тот одним махом опрокинул в себя воду, глаза Протаса осоловели, сонно зажмурились.
– Вот послушайте, люди добрые, - старичок присел на корточки у костра.
– Была у меня девочка, умница, работница, а пришли чужаки и начали в моем дому хозяйничать, увели мою девочку. Что с такими людьми делать?
– А волкам их на съеденье, - ляпнул Протас, широко зевнул, и безмятежно вытянулся на травке, подложив ладонь под щеку.
– Это ты правильно говоришь, - закивал старичок, - верно, а ты, малец, как думаешь.
– Сгоряча нечего решать. Что за девочка, откуда, какие люди ее забрали.
– Ишь, смышленый, - насупился старик, - Ну да ладно, спите, отдыхайте, а я пойду.
Хотел Егорша спросить, куда старик на ночь глядя направляется, как тот скрылся из глаз, будто и не было никогда его на поляне, начало смеркаться. Верхушки деревьев казались вырезанными из черного бархата. Лес наполнился страхами. Из мрака выходило нечто внушающее ужас, огоньки окружили поляну. Влас испуганно заржал.
– И ты испугался, Власушко, - проговорил Егорша, - а уж как мне боязно, словами не выразить, - съедят нас волки, коли костер погаснет.