Сила земли
Шрифт:
Небольшой атриум, очаг, на котором что-то варится, у очага белобородый старик и быстрая в движениях женщина.
Всё это сразу бросилось в глаза Тиберию.
— Вот и мы! — обратился к старикам Тит, освобождаясь от воинского снаряжения. — Хотим пить, проголодались. Марий не жалел наших ног и рук, а Мация наградил виноградом.
— Ха-ха-ха! — донёсся хриплый смех, его сменил кашель, и дед Афраний опять залился весёлым смехом; лицо его сморщилось, белая борода тряслась, он держался обеими руками за живот. — Виноградом… наградил?.. — сквозь смех повторял старик. — Ох, этот Марий!..
Тиберий с любопытством
— Мы привели с собой гостя, — продолжал Тит и обернулся к старухе, которая, подбоченившись, исподлобья поглядывала на Тиберия. — Дай, мать, поесть чего-нибудь…
— Обедать подождём Мария, — сказал старик и пригласил гостя сесть. Он поманил к себе Мания: — Ну, расскажи, каков виноград на вкус? — и опять засмеялся.
— Тебе всё шутки, отец! — с неудовольствием отозвался Маний, но глаза его смеялись, выдавая весёлое настроение. — А знаешь, отец, на войну, видно, и тебе придётся идти! Тогда и ты попробуешь винограда.
— Война? — удивился Афраний. — Я думал, что боги не захотят больше крови — довольно её лилось и здесь, в Италии, и в чужих землях. Ну, а меня, старика, не тронут! Слаб, хил, нет прежнего проворства в ногах и руках, зрение слабеет — кому я нужен? Я не такой крепкий, каким был мой отец в этом возрасте. Пятнадцать лет воевал он с Ганнибалом, был под Каннами, но уцелел. А ведь какая была резня, какое бегство!.. — И, вздохнув, обратился к Тиберию: — Поверишь ли, сын мой, он видел самого Ганнибала, этого второго Марса…
— Замолчи, Афраний! — вскричала старуха. — Ты оскорбляешь богов!
— Я говорю, Марция, не о богах, а о боге. А ведь Марс сам виноват: римляне умоляли его о помощи, молились Минерве [34] и Юпитеру, а Ганнибал ударил, как кузнец по наковальне!.. О, Канны, Канны!.. Сами боги содрогнулись на Олимпе!..
— Расскажи, дедушка, где он видел Ганнибала, — попросил Тиберий.
— Ганнибала?! Ох, сын мой! В чёрных тучах бурей летел он за римлянами — рубил, жёг, уничтожал. Циклоп [35] с огненным глазом, на огромном коне!..
34
Минерва— богиня мудрости, руководительница сражений.
35
Циклоп— одноглазый великан (по греческой мифологии).
— Отец, отец! Что мелешь языком? — засмеялся Тит. — Этой грозой или бурей был не он, а пуны, разбившие римлян.
— Видел отец и Сципиона Африканского. Я всё же скажу одно, — продолжал Афраний: — исход битвы взвешен Юпитером на весах. А Ганнибал и Сципион — это небо и земля.
— Но земля победила небо! — сказал Тиберий.
— Или Сципиону помог Марс? — спросил Маний.
— Марс? — вскричал Тиберий. — Нет! Под Замой одержал победу не Сципион, а народ…
Маний довольно улыбнулся, переглянувшись с Титом.
— А как ты думаешь, господин, что делали бы консулы без войска?
— Господин… Какой господин? — удивился Афраний, но в это время распахнулась дверь, и на пороге
Все вскочили, кроме старика. Взглянув на легионеров, Марий отступил на шаг.
— И ты к нам, господин? — обратился он с изумлением к Гракху.
— Господин… господин… Какой господин? — бормотал Афраний, и, когда Марий объяснил, что пришедший гость — Гракх, старик дружелюбно заговорил: — Кто не знает, что Гракхи происходят из плебейского рода? Это не гордые и жадные оптиматы… [36] А за то, что ты не брезгаешь бедняками, — честь тебе и слава!
36
Оптиматы— то есть «лучшие» — название сенаторов, знатных землевладельцев. Ревниво охраняя свои интересы, они были противниками демократических реформ.
— Я такой же легионер, как они, — кивнул Тиберий в сторону Тита и Мания.
— Нет, не такой, — возразил Тит. — Ты нобиль, а мы…
— В походах и битвах мы равны: болезни и смерть не щадят и нобилей…
— А плебеев, сверх того, не щадят голод, непосильный труд.
— Замолчи, Тит! — грозно крикнул Марий и повернулся к Тиберию: — Тит и Маний наслушались старого Афрания и твердят: богачи, богачи! А ведь это зависть. Она мучает бедняка, вызывает в нём ненависть к богачу… Что молчишь, старый?
— Я думаю. Ты говоришь о зависти бедняка к богачу? Но прав ли ты? Это надо обдумать…
Когда Тиберий ушёл, Тит сказал:
— Этот нобиль мне нравится. Он не горд… и, кажется, справедлив.
— Да, — согласился Маний, — он умён. Так ли, отец?
Но старик не слышал его. Задумавшись, он решал важный вопрос: завидует ли он, бедняк, богачу? А если завидует, то не зависть ли является причиной вражды плебеев и нобилей?
Между тем Марий, сняв с себя снаряжение и оставшись в одной тунике, сел за стол:
— Давай, Марция, обедать.
— Всё готово, мы ждали только тебя, — захлопотала старуха, ставя на стол большую миску с дымящейся гороховой похлёбкой. — Садись, Афраний! Садитесь и вы, Тит и Маний!
Афраний взял большой круглый хлеб и, разрезав его на части, подал всем по большому ломтю. Пока все делали себе из мякиша чашки или ложки [37] , Марция говорила:
— Хорошо, что этот нобиль отказался обедать. Плебейская похлёбка — вода да горох — застряла бы у него в глотке. Вот все вы хвалите его, а я знаю: богач бедняку не товарищ.
37
В республиканском Риме ложки не были в употреблении.
— Он плебей, — сказал Маний, — значит, родной нам по крови. Ясно?
— Нет, — возразила старуха, — кровь у него стала иной…
— Какой же?
— Не знаю, но это не плебейская кровь.
— Ты думаешь, Марция, что если мать Тиберия — дочь Сципиона Африканского, а сам Тиберий в родстве с консулом, то это наш враг? А ты забыла, что сами плебеи избрали Сципиона Эмилиана консулом, вопреки воле сената?
— Слыхала, но…
Марий с гневом стукнул кулаком по столу: