Сильнее смерти
Шрифт:
Но сейчас Нагасаву волновали другие проблемы – он беспокоился о сыне. Коротко обрисовав ситуацию, он сказал:
– Прежде чем мы примем бой, я должен позаботиться о тебе и Кэйтаро. В Киото вам ехать нельзя: там все разрушено. Брат мой умер, но осталась родня по женской линии. Будет лучше, если вы с Кэйтаро отправитесь к ним.
– Почему вы хотите отослать нас, господин? Разве можно захватить замок? Я не хочу ехать к чужим людям – на мой взгляд, это намного опаснее, чем остаться здесь! – смело заявила Кэйко.
Нагасава украдкой вздохнул – его тоже посещали такие мысли. И ограничился тем,
– На свете нет ничего невозможного. К сожалению, ничего…
В это самое время Акира вместе с другими воинами Аракавы пересекал границу Сэтцу. Молодому человеку казалось, что его пьянит этот воздух, воздух родных полей и лесов.
Накануне боя Кандзаки-сан обратился к своему приемному сыну с такими словами:
– Если я умру, ты примешь мою должность и будешь командовать моими самураями вместо меня.
Акира почтительно кивнул, в душе моля богов о том, чтобы Кандзаки-сан остался жив. Вести самураев в бой против тех, среди кого он вырос, безжалостно топтать родную землю, жечь дома своих сородичей – это было выше его сил.
Однажды утром, когда Мидори что-то делала во дворе усадьбы, одна из служанок сказала ей, что пришла женщина, которая хочет поговорить с госпожой.
Мидори вышла к воротам и увидела бедно одетую молодую незнакомку, неподвижно стоявшую у входа. На спине женщины был маленький ребенок, наверное, нескольких месяцев от роду. Сначала Мидори приняла ее за беженку из Киото – случалось, они забредали сюда, но что-то подсказало ей, что женщина из местных. Мидори вежливо спросила, что ей нужно, и та смиренно отвечала:
– Я пришла к вам, госпожа, с просьбой о помощи. Дело в том, что все наши мужчины давным-давно отправились на войну, и сейчас нам почти нечего есть. Я бы потерпела, но ребенок… Боюсь, он не выживет.
Ее глаза были обведены темными кругами, а зрачки черны, как угли. Она говорила не взволнованно, а подавленно, как человек, давно и безмолвно несущий на плечах свое горе.
Мидори терпеливо слушала. Хотя даже сейчас, во время войны, в их доме было вдоволь еды, она не совсем понимала, почему эта женщина обратилась именно к ней.
– Я – бывшая наложница вашего господина, – вдруг сказала незнакомка, поняв молчаливый вопрос собеседницы, – а это его ребенок.
Мидори вздрогнула. Ее глаза заблестели.
– Вот как? – в замешательстве произнесла она.
– Господин не упоминал обо мне?
– Нет… Но все равно входите… Это мальчик? – Голос Мидори дрогнул.
– Девочка.
Мидори кивнула:
– У нас хватит еды и для вас, и для ребенка.
Женщина низко поклонилась:
– Вы очень добры, госпожа!
– Если вы наложница моего господина, мой долг принять вас, как подобает его жене, – с достоинством произнесла Мидори и спросила: – Как вас зовут?
– Масако, госпожа.
– А вашу дочь?
– Аяко, – ответила та и быстро прибавила: – Я буду слушаться вас, госпожа, и готова выполнять любую работу.
Мидори нахмурилась, о чем-то задумавшись, а после спросила:
– Разве мой господин вам не помогал? Долго ли вы жили в его доме? Когда он отослал вас обратно?
– Совсем недолго… Он отослал меня, перед тем как жениться на вас, госпожа, – сказала Масако и тихо вздохнула. –
– Вряд ли, – мягко возразила Мидори и поинтересовалась: – Господин знал о ребенке?
Масако грустно покачала головой.
Прошло несколько дней, и Мидори понемногу начала привыкать к присутствию в доме гостьи. Что касается последней, то она искренне восхищалась женой своего господина, ее учтивостью, отточенными движениями, плавной речью, утонченными манерами. Хотя они мало разговаривали, случалось, сообща занимались какой-то работой. И одна и другая чувствовали, что вместе им легче надеяться, горевать и ждать.
Глядя на маленькую Аяко, Мидори немного завидовала наложнице мужа. Она часто задавала себе вопрос, вспоминает ли Акира своих женщин? Когда перед расставанием он заговорил с ней о любви, Мидори ответила так, как ее учили, а теперь думала о том, что, наверное, следовало ответить иначе. Должно быть, господин ждал других слов, иначе не оскорбил бы ее, повелев в случае своей смерти снова выйти замуж. Лучше б он велел ей совершить сэппуку! Как большинство женщин ее круга, Мидори была крепко связана внушаемыми с детства представлениями об отношениях мужчин и женщин и никогда не посмела бы сказать мужу то, что хотела: «Ведь вы-то, мой господин, меня не любите!» Да, она могла чувствовать что угодно – его уважение, заботу, участие, его желание, но не любовь. Впрочем, Мидори не знала, способны ли мужчины любить. Ей постоянно твердили, что самураи рождены для войны. У каждого пола свое предназначение, и они слишком разные, чтобы быть хоть в чем-то похожими. Наверное, мужчины и женщины измеряют долг, любовь, да и все остальное разной мерой… Мидори очень хотелось поделиться этим с Масако, но она не решалась. Хотя, судя по печальному, удрученному выражению лица, той было не легче.
Акира же вспоминал Мидори, думал он и о Масако и даже иногда представлял их живущими под одной крышей. Теперь он лучше, чем когда-либо, понимал, какая ему досталась жена – не забитое, ограниченное, темное существо, а утонченно прекрасная, воспитанная, благородная дама! Здесь, среди крови и шума, он часто вспоминал тишину, отрешенность, умиротворенность, покой, горьковато-терпкий вкус чая и взбитую венчиком светло-зеленую пену, неяркий свет, звуки сямисэна и голос Мидори, навевающий мысли о чем-то далеком, таинственном и бесконечном, о чем-то таком, к чему он остро желал прикоснуться именно сейчас, в эти страшные, смутные дни. Да, он представлял вместе Мидори и Масако: одна – драгоценность, другая – ее не столь совершенная копия.
Но Кэйко рядом с ними он представить не мог.
…Прошло довольно много времени – осада была безуспешной. Тучи стрел, лавина камней, водопад кипящей смолы – все это не давало возможности не то чтобы овладеть крепостью, но даже приблизиться к ее стенам. Были продуманы различные варианты захвата, но ни один из них. не принес успеха.
Однажды Акира услышал, что в лагерь князя Аракавы явился один из самураев Нагасавы.
Сердце Акиры забилось, как птица в силках. Самурай господина Нагасавы! Предатель! Интересно, кто это? Пользуясь своим положением, он нашел повод повидать этого человека и изумился, признав в нем Кикути.