Сильнее страсти, больше, чем любовь, или Запасная жена
Шрифт:
– Поверь мне, он уже наказан. Еще как наказан.
Я встала, полезла в карман, выгребла все свои доллары, отсчитала ровно на билет и протянула остальные Кате.
– Это что? – удивилась она.
– Доллары.
– Вижу, что не рубли.
– Я тебе обещала за снотворное сотку, но даю больше. Возьми, это твое.
– Не нужны мне твои баксы.
– Тебе не нужны, а твоему отцу на операцию нужны.
– Спасибо.
Катя взяла предложенные доллары и сунула их в карман. Я посмотрела на часы и глубоко вздохнула.
– Катя, я не могу ждать ни полиции, ни «скорой». У меня самолет. Уже идет регистрация.
– А как же твой козел?
– Какой козел?
– Ну тот, который уплыл на катере. Вдруг он приплывет, а тебя нет.
– Мне это глубоко безразлично.
– Хотя по-своему ты права. Ему придется уже не с тобой общаться, а с полицией. В принципе он здесь ни при чем. Ведь не он же дом взорвал, а его хотели взорвать. Наверно, когда у него шок пройдет, он обязательно приплывет. Правда, ему уже будет негде остановиться, разве только в домике спасателя. Скорее всего, его в отель поселят.
Я грустно улыбнулась и подумала о том, что Анатолий никогда уже не вернется, потому что оттуда не возвращаются.
– Если Лена появится, я ей тоже передам привет. Как она только вынесет, когда все узнает…
– Конечно, передай ей привет. – Я опустила глаза, постояла несколько секунд и посмотрела на оставшихся в живых девушек, которые тихо плакали и пытались хоть немного прийти в себя.
– Девчонки, держитесь. Я уезжаю. Карина, сейчас приедет «скорая». Обязательно выздоравливай. Я с тобой незнакома, но я уверена, что ты очень хорошая девушка.
Лежавшая на куче пепла перебинтованная девушка с трудом улыбнулась и глазами ответила мне, что все будет хорошо. Двое арабов из службы безопасности постарались меня остановить, на ломаном русском объясняя мне, что я должна дождаться полиции и дать показания, но остановить меня было невозможно.
Выйдя за ворота, я увидела машину своего гида Махмеда, который тут же выскочил из автомобиля и бросился мне навстречу.
– Маша, мне позвонили. Через пару минут здесь уже будет полиция и «скорая». Где Анатолий?
– Уплыл на катере.
– Куда?
– Понятия не имею. Он передо мной не отчитывается.
– А ты куда?
– В аэропорт. У меня уже регистрация заканчивается, а мне в любом случае улететь надо, несмотря на то, что у меня на руках даже билета нет.
– Я отвезу тебя в аэропорт и отправлю ближайшим рейсом. У меня там знакомые. Тебе самой не улететь.
Я недоверчиво посмотрела на Махмеда, но поняла, что выбора у меня нет, и села в машину.
Как только машина поехала в сторону аэропорта, Махмед закурил и заметно занервничал.
– У тебя вообще багажа нет? – спросил он.
– Какой багаж, все сгорело.
– Говорят, в Москве двадцать с лишним градусов мороза.
– Ну и пусть.
– И как же ты без шубы и зимних сапог?
– Как-нибудь доберусь.
– Тебя кто-нибудь встретит?
– Нет.
– Почему?
– Потому, что меня могла бы встретить моя подруга, но мне неоткуда ей позвонить.
– Держи.
Махмед протянул мне мобильник.
– А вдруг я этим рейсом не улечу?
– Я же сказал тебе, что я тебя посажу.
– Но я не знаю номера рейса.
– Тогда давай я позвоню ей сам. Диктуй номер.
Я продиктовала номер телефона своей подруги.
Махмед довольно быстро дозвонился до Ладки. Когда он назвал номер рейса и время прибытия в аэропорт, он протянул трубку мне.
– Лад, ты меня встретишь? А то я без зимних вещей…
– А где твоя шуба? – послышалось на том конце провода.
– Потом расскажу. Телефон не мой, а связь денег стоит. Так ты меня встретишь?
– Встречу, конечно.
Я отключила телефон и протянула его Махмеду.
– Меня встретят, – улыбнулась я.
– Только перед отлетом тебе нужно в туалет забежать и умыться. Ты вся в саже. Если ты посмотришь на себя в зеркало, то не поверишь, что это ты.
– У меня нет никакого желания смотреться в зеркало, – нервно произнесла я и отвернулась в окно.
– Я тебя понимаю, но ведь в самолете сидят люди. Ты можешь их напугать.
Всю дальнейшую дорогу до аэропорта мы ехали молча и старались не смотреть друг на друга. Я закрыла глаза и подумала о том, что еще совсем недавно я смогла бы погибнуть точно так же, как и те девушки, лежащие у взорванного дома. Наверно, это очень страшно, когда жизнь продолжается… Когда на улицах цветут цветы, во дворах бегают ребятишки, когда идет снег, проезжают машины, работают рестораны, проходят различные презентации и выставки, рождаются дети, влюбляются друг в друга люди, создаются новые семьи и расходятся те, которые не прошли испытание отечественным бытом, а тебя в этой жизни нет. Тебя нет. Ты умерла. Ты больше никогда не увидишь, как идет снег, не сможешь ловить снежинки, не увидишь, как кружит листопад и как ласковое солнышко заставляет изнывать от жары. Все это будет у кого-то, но этого не будет у тебя, потому что тебя просто нет… Я никогда не верила в загробную жизнь, и я твердо знала одно: что со смертью всему приходит конец. И я страшно боялась смерти, потому что мне очень хотелось жить, несмотря на те трудности и неудачи, которые постоянно подкидывала мне эта самая жизнь. Хотя по большому счету я полагала, что смерть – это свобода от всего. Это просто свобода. Свобода от всех жизненных трудностей, обязанностей, условностей, различных стереотипов и отношений с людьми.
…А еще я подумала о Боге и о том, почему он допускает подобные несправедливости. Почему умирают молодые и здоровые? Почему так долго живут спившиеся и опустившиеся? Почему на свете столько зла и неправды? Почему жизнь кого-то испытывает, а кого-то балует и оберегает от неудач?
Я открыла глаза, посмотрела на Махмеда и задумчиво задала ему вопрос:
– Махмед, а ты веришь в Бога?
– Да. Я мусульманин. Я верю в Аллаха.
– А ты в него действительно веришь или ходишь в мечеть только потому, что туда ходят все и ты должен быть таким, как все?
– Я в него действительно верю. Я с детства учил Коран.
– А твой Аллах тебе когда-нибудь помогал?
– Всегда, – ни на минуту не задумываясь, ответил Махмед.
– А как он тебе помогал?
– Аллах всегда всем помогает.
– А мне кажется, что ты лукавишь. Ты ходишь в мечеть потому, что туда ходят все, и молишься по той же самой причине. Это внушили тебе с молоком матери. Это просто внушение, слепая вера.
– Не говори так. Мусульманская вера очень сильная, и она у нас в крови. А ты к какой вере принадлежишь?