Сильнейшие
Шрифт:
— Мало чем… Погрузить в сон — и то, ему будут сниться кошмары. Сам он уйти не в силах сейчас…
— А эти, наши уканэ, могут?
— Не думаю… Связь близнецов большинству из них не по силам; вмешиваться — как раскалывать оболочку ореха, рискуя повредить ядро…
— Тогда прочь отсюда, и не мешайся! — рявкнул он, и женщина поспешила покинуть опасное место.
Как только она ушла, Кайе присел на постель, всмотрелся в бескровное лицо. Айтли выглядел, будто уже расстался с душой. Целительница сказала, что ему легче — и верно, стонов не было больше. Но руки все еще ледяные.
Взял руки Айтли, постарался согреть. Целительница отступилась, признавая свое бессилие. А вот если умрет заложник? Сестра сбежала, брат умер… повод к войне? Разве не этого хотел айо Тииу?
— Я тебя попозже убью… сам, — буркнул Кайе, пытаясь отогреть эти руки. Легкими пощечинами вернул на лицо краску. Он не умеет лечить. Но уж огнем поделиться может, даже с этим замороженным щупальцем. Оболочка? Пламя Кайе принадлежит земле, что там какая-то оболочка! Ощутил, как испаряется чужой щит, и немного испугался, поняв, что лежащее перед ним человеческое существо совершенно открыто — моллюск без раковины.
— Идиот, — буркнул, непонятно к кому обращаясь. — Ладно…
Растереть кожу, заставить мышцы расслабиться… не так трудно. Целители умеют лечить… но тут не лекарство нужно. Этим умникам и в голову не придет взять лежащего без сознания и как следует потрясти…
— Пусти, — наконец-то ожил северянин. Взгляд обрел былую надменность. Айо фыркнул и отстранился.
— У меня вся кожа горит… что ты сделал?
— Да ничего. Пытался заставить твою рыбью кровь бежать быстрее.
— Здесь была женщина? — неуверенно спросил Айтли.
— Была. Целительница. Ты что, совсем потерял память?
— Моя сестра… ей было плохо.
— А сейчас?
— Кажется, лучше…
— Значит, это благодаря сестре ты очухался. А мы ни при чем. Мы же чудовища, — искривил губы оборотень, поднялся.
— Погоди… — Айтли был еще очень слабым. — Ты и вправду пытался помочь?
— Еще чего! Всего лишь не хотелось, чтобы ты сдох раньше времени.
— А! — усмешка появилась на все еще бледных губах. — Вот этому верю. Что же, продолжишь?
— До следующего раза. А то и впрямь помрешь слишком быстро, — зло сказал Кайе и вышел.
И без того сердитого, его встретила в саду Улиши — в уголке, затененном ветвями, отгороженном от любопытных глаз с самой опасной стороны. Улыбнулась призывно, с видом наивного любопытства тронула знак на его плече кончиком пальца.
Юноша метнулся от нее в сторону, прямо по любимой клумбе матери, сбивая головки роскошных оранжевых цветов.
— Уйми свою эту! — заорал с порога брату, который отложил свиток и недоуменно нахмурился. Встал.
— Что такое?
— Эта твоя дура совсем не знает, куда лезет! Если ты не научишь ее, что можно, кому это сделать, мне?!
Шарахнулся от мирно протянутой руки. Къятта не долго соображал:
— Полно, малыш, не хмурься. После Чиньи ты сам не свой. Нравится Улиши?
— Не знаю.
— Пользуйся, если хочешь. Раз она сама не против.
— Но она же твоя избранница!
— У нас с тобой одна кровь. Для Рода остальное не важно.
— Ты не любишь ее?
Старший стиснул его плечо. Словно камень хватка… не отрываясь, глядел в глаза.
— Нет. Она мне приятна, не более.
И рассмеялся:
— Ты же поделился Чиньей!
— Чинья — она как вода… выпил и забыл. Долго без нее — трудно было, а так — не вспомнишь. А эта — с золотым знаком… — вздохнул, прислонился к стене, не пытаясь сбросить руку старшего брата. Тот не держал уже, но не убирал ладони.
— Что-то еще?
— Не могу…
Глаза Къятты посерьезнели:
— Почему?
— Это… чужое. А я… не хочу оспаривать твое право.
— Чужое… Я чуть не забыл, что именно тут бьется. — Приложил руку к его груди. — Что же, зверек, — голос потеплел: — Тогда не думай о ней. Я объясню Улиши, куда ей не стоит соваться.
Рынки в Астале не пустовали никогда, но, когда приходили вереницы грис с севера или с побережья, торговля оживала необычайно. Ни разу не обходилось без ссор — то кто-то кого-то обвесил, то кому-то подсунули плохой товар — а может, возвели друг на друга напраслину. Стража в оба глаза следила за спорами и даже драки допускала порой, лишь бы нарушение порядка не выходило за пределы разумного. А так… кровь горячая, можно.
Все началось с перебранки, и скоро ссора катилась камнем с горы, увлекая за собой все новые и новые камни — слова и лица. Охрана упустила момент, когда обычная склока переросла в общую потасовку. Стражи покоя Асталы честно делали, что могли, но их оказалось попросту недостаточно здесь и сейчас. Край площади уже был охвачен пожаром — не тем, от которого загораются трава и ветки, но тем, который сжигает сердца и разум. Счастье, что здесь не было оружия на прилавках. Ремесленники не носили ножей, но пояса с медными пряжками засвистели в воздухе, отлитые мастерами звери и птицы заговорили на разные голоса, загремели бьющиеся на черепки глиняные сосуды и поднялась пыль под множеством ног.
— Али…
Он рванулся вперед, помня, что перекидываться нельзя и помня, что это — хоть не его люди, но люди его Асталы. И убивать нельзя. Отшвырнув двоих, оказался в гуще свары — и протяжно, по-звериному вскрикнул, чувствуя запах свежей крови. Плевать было, кто зачинщик — виновны все, кто очутился тут, в чьих руках покачивался пояс или топорщилась палка.
Он раскидал драчунов, испытывая наслаждение и ярость, и сожалея лишь об одном — все быстро закончилось. Будто булыжник швырнули в воду, взлетели брызги — и все. Со стонами расползались покалеченные, присмиревшие.
— Прекратить, — раздалось с запозданием.
Юноша вскинул голову, подался назад. Прищурился от яркого солнечного света. Перед оборотнем возвышалась всадница на грис — Халлики, в сопровождении не сестры на сей раз, а одного из молодых родственников. Тонкая, словно лиана, черная на фоне солнечного диска — лица женщины видно не было.
— Ты вносишь смуту больше, чем зачинщики драки. Это не твой дом, чтобы творить все, что угодно.
Кайе встряхнул головой, раздраженно убирая с глаз челку.