Сильнейшие
Шрифт:
Тут… можно хотя бы дышать.
Прохладные пальцы легли на виски. Прохлада потекла в вены, успокаивая… северная Сила, освобожденная. Легкая, прозрачная, как дождевые струи.
Дождевые струи… Таличе, вспомнил — и думал о ней.
Струйки весеннего ливня скользили по вискам, по лбу, по глазам… смывали алые пятна. Потом дождь кончился.
Открыл глаза, поднялся. Улыбнулся. Увидел — тень ответной улыбки скользнула по тонким губам.
— На, — Кайе поднял с пола, протянул то, что было браслетом.
— Зачем? Теперь его не
— Оставь на память. Я пришлю того, кто новый закроет.
Айтли кивнул: свобода — это заманчиво, но кто же позволит?
Впервые почувствовал себя легко в присутствии оборотня… можно дышать полной грудью. Хорошо-то как!
— Что там, снаружи?
— Праздник. — Добавил: — Сюда никто не придет.
— О сестре… ничего?
— Я не знаю.
Кивнул на прощанье и вышел.
Ночь уползла, уставшая от света, движений и грохота. Рассвет висел блеклой дымкой, глядя на пустеющие площади и улицы, и сомневался, стоит ли ему спускаться сюда. Рассвету было не по себе.
Имма покусывала листик мяты, пытаясь прогнать привкус сладкого дыма во рту. Праздники ее не интересовали, но упустить возможность обнаружить очередную «диковинку» она не могла. Почти все время она просидела на постаменте возле черной стелы на краю площади, и лишь изредка ныряла в толпу.
Там, на постаменте, и нашел ее Ийа, протянул руку — идем. Уставшая Имма послушалась, она всегда слушалась, если дело не касалось ее личного мира.
— Ты видела его сегодня? Кайе? — и, не ожидая ответа, продолжил: — Я боялся, все закончится плохо. Но он подевался куда-то.
— Чего же ты ждал? И почему никому не сказал? — удивилась Имма.
— Я видел энихи, а не человека. Такого, который отчаянно нуждается в крови… и способен когтями искры высекать из камней. Я потерял его из виду и больше найти не смог. Искал.
Он какое-то время шел молча, и спутница не нарушала течения его мыслей. Пальцы ее подрагивали, как всегда — в воздухе после праздника парило много невидимых нитей.
— Имма, я хотел сделать больно старшему. Я вел себя, как дурак.
Молодая женщина изумленно воззрилась на друга, и руки ее замерли.
— Я не стал любить Къятту, — усмехнулся невесело. — Но мальчишка… — Шагнул в сторону и присел на медный край фонтана в виде ревущего оленя. — Он был несносным ребенком. А сейчас я не понимаю, что от него ожидать. И он… я касался его души. Он плохо владеет собой, ему едва удается справляться с Огнем. Но он сильнее, чем я мог надеяться — я говорю про тело. Раньше я мог мечтать, что он сожжет сам себя. Теперь скажу — нет. Еще пока нет. Зато любого другого — и удержаться вряд ли сумеет. И не станет — он убивает, как дышит.
— Тебе-то что? — растерянно спросила Имма. — Пусть северяне боятся…
— Имма, они далеко, а мы — рядом. Юг давно уже напоминает болото… Каждый верит, что неуязвим, и хочет быть первым. Такое было в начале, ты знаешь.
— Но что тебя беспокоит? — молодая женщина подошла к нему, положила ладонь на плечо. — Все давно пришло в равновесие…
— Я говорил тебе много весен назад — для развлечения искать новых, обладающих Силой, опасно. Мы и так… тесно здесь, душно, ты понимаешь? Всех нас чересчур много, давно не умирают из-за попытки доказать другому свое право первенства. Даже круг стал почти игрой…
— Ты хочешь, чтобы мы умирали? — Имма сняла руку, отступила от друга детства.
— Я не хочу. — Перевел дыхание. — Я умею учиться. Не испытываю отвращения, глядя на север. Они станут против нас вместе, потому что им есть, к чему стремиться. Неважно, пусть это золото или земля. Они на самом деле ненавидят нас. А мы…
— Ты говорил о мальчишке.
— Да, — Ийа кивнул, помолчал, собираясь с мыслями. — Скоро вулкан проснется. И первыми погребет тех, кто ближе к нему.
— Боишься?
— Разве я говорил об этом? — произнес, не скрывая досады.
— Ты говорил — после «перьев» — что не испытываешь к нему неприязни.
— Верно. А еще… можешь считать меня идиотом. Но чем дальше, тем тяжелее в Астале — воздух перед грозой похож на то, что сейчас здесь. Ни грома еще, ни молний… и туча вроде как далеко. Но тяжко, Имма.
— Может, вулкан просыпается у нас под ногами? — испуганно спросила она.
— Верно… Только не тот, не бойся. Такие вулканы, из которых настоящая лава, родятся в горах. Но Лима… живая, и она сердится очень. Не знаю, на что… — он встряхнул головой, прогоняя мысли, и спросил подругу:
— Ты все еще настроена выполнить просьбу Къятты? Новолуние завтра. Стоит ли?
— Я обещала, — отозвалась Имма. — И мне самой интересно.
Ийа вернулся домой — после праздника видеть никого не хотелось. И не спалось — он встал еще затемно, не покидало смутное ощущение тревоги; услышал топот ног бегущего человека. Кто-то стрелой несся по дорожке их сада.
Крикнул ему — что случилось? Но гонец и сам бежал к дому Ийа. Только что прилетел голубь с письмом из долины Сиван.
Новости были тяжелыми — легкий лагерь разведчиков, охранявших найденный ими богатый «колодец» с солнечным камнем, оказался пустым, когда туда прибыли южане-рабочие. Точнее, ни одного живого человека не было в нем. Отчего разведчики умерли, понять не удалось. Северяне стояли поблизости, и равнодушно заверили, что убило их дыхание земли. «Колодец» оказался почти пустым, похоже, работы по его опустошению начались сразу же, как только смерть настигла южан.
Новости всколыхнули Асталу — и земледельцы, и ремесленники побросали занятия, пусть ненадолго, и обменивались новостями. Правда, пока всего лишь прилетел голубь — через пару дней должен был явиться гонец, который расскажет все — в том числе и о действиях и словах северян. Такое не доверить письму.