Сильнейшие
Шрифт:
— Ну вот и отлично, одним голосом больше, — облегченно вздохнул дед, когда рыжая грис Олиики покинула город, унося красивую всадницу.
В тот же вечер судорога свела землю Асталы, не знавшую землетрясений.
На основании Хранительницы появилась черная трещина, похожая на рваную рану.
— Ты посмел сделать то, что запрещали еще наши предки по ту сторону гор. Чудом Астала выдержала, не была сметена вырвавшимся бесформенным вихрем.
Чудом ли? Ахатта почувствовал горький, вяжущий привкус во рту. Чудом
Его зрачки были сужены, а лицо бледным. Он двигался, словно шел по ножам. Нет… хождение по ножам далось бы легче, этому обучают. И он улыбался.
— Покажи мне закон, запрещающий это делать — и я приму смерть.
— Нет такого закона! — Глава Совета едва удержал крепкое слово. — Но зачем?!
— Имма теперь может видеть. Не очень хорошо, правда.
— Но ты должен был доложить Совету, что тебе нужно. Может быть, все вместе мы бы сумели помочь.
— Да ну?! — лицо на очень короткое время растеряло и мягкость свою, и приветливость — морда разъяренной тахилики, не человечье лицо. Почти прошипел:
— Город цел. Я не намерен был ждать, пока окончательно станет калекой та, что пыталась спасти члена твоей семьи!
Ахатта опешил, ошеломленный этим преображением. Вся их семье, Род Арайа… по жестокости едва ли не впереди всех. Но этот, именем Искра, всегда казался иным… он из тех, кто кусает исподтишка. Однако… Ахатта вспомнил давно умершую девочку Алью — и янтарный браслет, сломанный его руками.
— Что же молчишь? — то же змеиное шипение. — Ты уже стар. Своими угодьями, пока можешь, распоряжайся, не тронь чужие! Я не прощу тебе обман с Олиикой! Позволив мальчишке бывать на Совете, ты сделал большую глупость, и скоро поймешь! Плохое ты выбрал время — вспоминать былые традиции!
— Я благодарен Имме за помощь Натиу, — голос размеренный — так человек широко и мерно шагает, чтобы скрыть дрожь. Ради нее… никто не скажет слово против тебя. — И — маленькая месть напоследок: — А ты уже расплатился за сделанное. И будешь платить еще долго.
Кайе разрешили подняться в тот день, когда дрожь сотрясла Асталу — больше держать его в постели все равно не представлялось возможным. Первым делом он кинулся было к Хранительнице — его перехватили на ступенях дома, рассказали про трещину. Не хватало еще, чтобы наткнулся на нее без предупреждения. Против ожидания, оборотень не помчался убивать Ийа. А сел на те же ступени и спросил, что случилось еще. Чутье подсказывало ему, когда не договаривают — лучше, чем разум.
Узнал и о том, как северянин бросил в круге вызов победителю. Услышав об этом, Кайе вскинулся, сам себя убедив на миг — вот он, Айтли, рядом… и можно сжать его ладонь. Ведь было же недавно совсем, почему должно измениться? И не мог осознать — долго — что в круге нет никого, что песок давно заровняли. Хмуро кивнул и ушел к себе, по дороге взмахнув рукой: не беспокойте и близко не появляйтесь.
Оставшись один, смотрел на стену перед собой — и не верил, хотелось вскочить, примчаться туда. Не заметил, как старший вошел, расположился на покрытой меховым покрывалом лежанке.
Все еще мысленно был там, снаружи, пока не увидел отчетливо — круг пуст, и солнечный луч лежит на холодном песке, перечеркивая площадку.
— Он умер.
Согнулся, чуть не в колени уткнув лицо:
— И он.
— Ну и что? — старший потянулся лениво, нарочито, каждым движением говоря — пустяки. — Нам же лучше. Ийа выпустил темный огонь, только теперь огонь этот жжет его изнутри. Мы отправили Олиику без помех, и можем теперь…
Кайе обхватил себя руками за плечи, не поднимая лица.
— Я вернул его в Асталу…
— Брось, — Къятта ласково провел ладонью по его спине, будто погладил кошку. — Или напомнить тебе, как ты сам забавлялся? Ведь хотел его смерти.
— Не знаю. Хотел. И мог бы… Уходи! — закричал неожиданно. Къятта нахмурился, сгреб в кулаке пряди волос младшего, сильно рванул на себя и вниз — Кайе не удержался на скамье. Вскочил, рискуя остаться без скальпа, но старший уже отпустил его волосы.
Кайе вскинул руки — вот-вот ударит прямо в глаза, или еще что похуже. Но сник перед невозмутимостью Къятты, перед усмешкой его.
— Малыш-убийца. Может, еще перекинешься?
По исказившемуся лицу понял, что тот не просто помнит запрет — не желает сейчас уходить под шкуру зверя. Даже если быть человеком больно.
— Иди сюда, — позвал вполголоса.
Кайе качнулся к брату, сорвал золотую тесьму с его волос, зарылся лицом в них — и со стоном шептал бессвязное, понятное только старшему.
— Не жалей его. Он все равно был обречен. Какая разница, как. Для нас лучше то, что получилось.
Звери не способны жалеть — сейчас чувствует боль человек. Что ж, и от северных крыс есть польза. Обнял, потянул за собой, прочь отсюда.
— Не думай про все это. Твоей вины тут нет.
— Ты говорил так когда-то, — откликнулся шепотом.
Къятта помедлил, произнес одними губами:
— Тогда я должен был так сказать. Сейчас я говорю правду.
Глава 26
Город встретил девушку, облекшись в туманную дымку. Пробираться через плотный туман было неприятно — знакомые с детства лестницы и уступы, казалось, таили подвох, готовы были вынырнуть неожиданно или, напротив, исчезнуть из-под ног. Купленная в Уми сильная грис осталась внизу — по лестницам ей не подняться.
И щемило, щемило сердце… давно уже. Девушка предпочитала думать, что виной тому — поначалу дорога, теперь — разлитое в воздухе молоко. А брат… он молчал. И даже во сне не отвечал на призыв.
Если что плохое, я бы почуяла, утешала себя северянка. Он просто закрылся, в далеком детстве порой делали так — пытались понять, насколько сильна их связь. Нить, которая трепетала не ветру, теперь надежно была придавлена камнем к земле… почему? Ведь у близнецов и секретов, почитай, не было друг от друга.