Сильнейшие
Шрифт:
Обратно они шли по улицам светлым, но оказались у дома Инау куда быстрее, чем Илха бежала отсюда за помощью.
Имма сидела на полу, глаза широко открыты, дорожки от слез на щеках уже почти высохли. Друг детства шагнул к ней, убрал со лба нелепо свисавший завиток. Опустился рядом.
— Ничего, — говорил он угрюмо, сжимая ее ладони в своих. — Я все сделаю. А пока Илха о тебе позаботится.
Он всегда держался приветливо в кругу семьи. Старшие отвечали тем же — словно старательно обходили территорию друг друга, а девочки —
Голоса сестер доносились из сада. Перед окном на ветке вертелась краснохвостая птичка, насмешливо чирикая.
В голове родничком билось — делать-то что? Мысли выплескивались, будто вода, и так же бессмысленно утекали. Она пыталась зайти в изначальное… Она… попыталась взять больше. Значит, надо отдать… но пожар не тушат огнем.
Он не сводил глаз с птички. Девочки прыгали возле дерева, приманивали ее крошками…
Дар. Что можно подарить изначальному огню? Так, чтобы он мог взять?
Взгляд скользнул по фигурке сестренки, задержался на миг.
— Илха… — шепнул молодой человек. Потом качнул головой. Имма привязана к ней.
Губы вздрогнули, сжались. Есть и другой выход — все-таки в Тевееррике ведали многое, утерянное при разделении.
Он знал, что Натиу вернулась из сна… но так и не пришла в себя полностью. Вместо одной смерти, которая наступила бы обязательно, есть две жизни… и обе — искалечены. Впрочем, до Натиу нет дела, станет ли она прежней или останется наполовину растением. Но Имма — дело другое. Слепая, она не сможет многое из того, что составляло ее жизнь — и даже если удастся ее убедить, что вся Сила осталась при ней, что она может по-прежнему чувствовать разные нити… не то.
После сухих бурь стены башни были пыльными, но человек сейчас не думал об этом. Стоял в проеме, прислонившись спиной к неровным камням, смотря на закат — находясь между Хранительницей и остальными миром.
Оранжево-красное зарево — небо расплющило тяжестью вытянутые вишневые облака. Так и камни, к которым прикасается он, давят на землю.
Старая башня… не столь древняя, как горы, и даже постройкам прежних городов уступает в числе прожитых весен. Но она стоит на крови — и кровь состарила ее за век, если не раньше. Хранительница — рука, протянутая из мира людей к изначальному Хаосу, мост, по которому трудно идти — ведь он скользкий от крови.
Слово листом сорвалось с губ:
— Имма… — и, тихо-тихо, в закат: — Какая же ты дура…
Айтли хотелось, чтобы все наконец кончилось. Ему едва сравнялось шестнадцать, но он чувствовал себя стариком, уставшим от бесконечных пустых лет. Здесь ведь день шел за год… нет, не день — час.
А теперь-то я кто? — думал юноша, глухо думал, тоскливо. Лачи взял, что хотел — наверняка, чем бы это ни оказалось. И даже не справился о племянниках… или только об Айтли? Но сестра не могла предать, она бы рвалась назад, на юг, за ним. Она ведь жива, сердце знает. Или ее попросту заперли?
Я больше не нужен, понимал северянин. Юва… пока терпят меня, хоть не отпускают. На что-то надеются? Так недостойно жить, думал юноша. Словно обмотал огромный паук клейкими нитями и позабыл в углу, и виси, гадай — вспомнит и сожрет или так и задохнешься постепенно от нитей-удавок, или просто умрешь от жажды… от затхлого воздуха.
Шмель разорвет паутину… или убьет паука. Но я просто болтаюсь тут…
Снаружи окликнули. Айтли постарался выбраться из оцепенения — осознал, что едва не оставил тело. Но раз зовут…
После ударов чужой Силы на коже остались следы — сойдут, наверное, хоть пока не торопятся. Но не хотел, чтобы кто-то их видел, и потому надевал шионте — даже в жару, стоило подумать, что кто-то идет. Выглянул в коридор — и сразу нашел взглядом гостя.
Этого человека Айтли раньше не видел. Нет… видел однажды, мельком, когда вся Астала наперебой рвалась поглядеть на заложников. Не злое лицо, уставшее, будто человек много ночей не спал — и молодое, даже по северным меркам красивое; а морщинка прорезала лоб, видно, много и тяжело думал. Человек окинул юношу беглым взглядом — безразличным и напряженным одновременно. В нем не было никакой угрозы, не то что в недавнем госте. И исчез он так же, как появился — тихо и непонятно.
Очень болела голова, и хотелось спать, спать, спать. Посему об этом госте Айтли тут же забыл.
А хозяева Асталы в большинстве своем не вспоминали про Айтли.
Тремя днями раньше сюда отправили сообщение с птицами… сейчас двое прибыли сами. Измученные до полусмерти, на загнанных грис. Южане стояли в долине, работ не вели — ни по добыче, ни по разведке. А северяне работали с лихорадочной скоростью.
Совет собрался быстрей, чем обычно. На сей раз ни одно лицо не улыбалось и ни одно — не выглядело равнодушным. Первым заговорил Кети Инау:
— Гонцы вернулись. Они не разговаривали с эсса — те не пожелали. Только заверили, что не имеют отношения к смерти южан. Но разве они допустят настоящей проверки?
— На их территории подобных «колодцев» нет, — негромко сказала мать Иммы, Улине. — Разведчики юга нашли еще два… о них эсса не знают.
— И не должны узнать, — вступил третий голос.
— Ведь это повод к войне, — задумчиво проговорила Шиталь. — Либо мы обвиняем их — и наносим удар, либо молчим… и дальше нас считают просто мусором.
— Надо все-таки допросить мальчишку, — поднялся еще один человек. — Сбежала девчонка, и брат ее чуть не сбежал… они знали все, я не сомневаюсь. Что они задумали еще, эти крысы?
— Юноша-северянин ничего не знает, — Шиталь посмотрела на говорившего очень приветливо, но тот сел. — Нет смысла спрашивать его о чем-то. Побег девушки удался по чистой случайности. Детей отдали нам ради того, чтобы мы промахнулись на этой охоте.
Она перевела взгляд на Ахатту. Глава Совета кивнул:
— Я подозревал что-то… Не знал, что именно произойдет.