Сильнейшие
Шрифт:
— Не заставляй напоминать — это не ручная белка. Оборотни, кана…Великая редкость. Родилось двое в одно время — хоть Шиталь ему в матери годится, все же их двое. И еще огонь его… пламя Тииу. А ведь еще так юн…
Къятта протянул руку к ребенку, взъерошил его короткие волосы. Тот досадливо отмахнулся, не просыпаясь.
— Еще бы соображал, когда перекидывается. Его черный энихи — просто бешеный зверь. И когда сменит облик, сам не знает, по-моему. — Къятта отошел от кровати. — Но не хочу применять Силу, чтобы его останавливать.
— Это правильно. Мальчик очень обидчив.
— С ним?! Да это ему стоит быть осторожным…Он, хоть и малыш, способен случайно снести мне голову.
— Вот и превосходно. Не то, что он способен оставить тебя без головы, — Ахатта не скрыл улыбку.
Къятта в упор взглянул на деда.
— Значит, он — наше оружие? Если сам себя не убьет. С его помощью мы сможем прижать северян.
— Он еще ребенок, — слегка укоризненно откликнулся дед. — Ему нужна любовь…
Ночью налетела гроза. Черно-фиолетовое небо, прорезанное разветвленными вспышками, нависало низко — хотело обрушиться, и казалось, что от него откалываются куски и с грохотом падают.
Не один Сильнейший с восхищением ловил запахи, полные влаги, и звуки грозы.
Къятта на террасе дома вскинул руки, принимая отблески молний и редкие капли. Порывы дикого ветра ударяли полуобнаженное тело, трепали незаплетенные волосы.
Юноша смеялся, пытаясь выпить этот ветер и эту грозу, дающие силу.
Вокруг была единственная красота, которую он понимал и желал каждым биением сердца.
…Гроза только приближалась к Астале, а город и окрестности уже притихли, словно пытаясь вжаться в землю, затеряться в траве — стать незаметными. Люди — кроме Сильнейших — боялись громкого голоса стихий. И являлась во снах, жила еще память о том, как гибли древние города под дождем огня и вспышками молний.
Полулежа на плетеной кушетке, другой юноша бросал миниатюрные дротики в нарисованного на деревянном щитке татхе. Медведь или волк — слишком обычно, а поохотиться на давно никем не виданного зверя казалось заманчивым. Мастер, рисовавший клыкастого хищника, и сам не был уверен, что изобразил татхе во всех подробностях.
Перевитые золотой тесьмой волосы юноши падали на спину, волнистые, сбрызнутые ароматным настоем. Беспечно вертел в пальцах очередной дротик перед тем, как отправить его точно в намеченное место. Ленивая нега в облике; но изящно вырезанные ноздри вздрагивали, чуя запах идущей грозы.
Пресытившись забавой — настоящий татхе был бы уже убит много раз — юноша поднялся, двигаясь легко и немного нарочито, как танцовщица. Открыл небольшой футляр, вытряхнул на ладонь сверкнувшую безделушку — стрекозу длиной в указательный палец. Подарок — стрекоза как живая, лучше живой, а на волосах Иммы будет смотреться еще нарядней.
Имма погружена в себя,
Пожалуй, Ийа любил эту некрасивую девушку, подругу детства и дальнюю родственницу. Любил за непредсказуемость, за рвение, с которым она предавалась попыткам познать себя и окружающий мир. Порой сам бродил с ней по бедным кварталам, помогая выискивать бедняков с каплей Тииу в крови. Сам создавал для нее пауков и стрекоз из золотых нитей и тончайших листиков золота — твари живыми казались, вот-вот и взлетят, а то и укусят.
Любил, но не так, как тех, с кем желают разделить ложе. Имма была единственной, кому можно было доверять безраздельно. Она не умела выдавать тайны — слишком мало занимали ее чужие жизни. Смуглые пальцы находились в беспрестанном движении — словно на флейте играли, словно паук плел паутину. Искала частички неведомого, что могла — тянула к себе, что не могла — отмечала и шла за этим неведомым и в день, и в ночь, и в грозу, и в бешеный пыльный ветер.
Полюбовавшись стрекозой, вновь заключил ее в футляр из коры. Мастера-ювелиры Асталы были хороши, но Ийа из Рода Арайа не уступал им.
— Меня не жди! — улыбнулся он матери, скользнув мимо лентой танцовщицы. На всякий случай предупредил — властная женщина вряд ли вспомнит о сыне, разве что не увидит его дней пять. Но от матери зависит многое… правда, не самое важное. И — просто и приятно быть с людьми вежливым, особенно с низшими. Так забавно.
Дома членов одного Рода — в одном квартале, хоть и не рядом; других Сильнейших — в разных частях Асталы: не стоит мешать друг другу. Ийа мог бы взять грис, но предпочитал передвигаться пешком, особенно перед грозой — как следует надышаться ее влажным мятным запахом. К тому же до дома Инау было не так далеко.
— Хатлахена зовет тебя.
— Твой дядя? Хорошо! — Имма не заставила себя ждать. Слетела по ступеням террасы: — Ночью будет гроза!
— Она уже поет…
Едва уловимый рокот плыл над землей, пригибая траву.
Имма обрадовалась стрекозе, тут же закрепила ее в высокой прическе. Пришли, держась за руки, словно дети.
На веранде расположились, ожидая грозу, желанную гостью. Далекие вспышки молний предвещали — несладко придется Астале. Может, гроза пожелает забрать чью-то жизнь. Мало ли — убьет прикосновением или обрушит на голову человека сломанное дерево. Гроза сильна и красива, она имеет на это право. Черными были края неба, а сполохи далекие не касались лиц.
Ийа — мягкий, почти мечтательный взгляд темно-ореховых глаз; точеный, с еле заметной горбинкой нос, красивый очерк рта — но тонкие губы изогнуты презрительно.
Имма устроилась поуютней в плетеном кресле, что-то мурлычет себе под нос, сплетая и расплетая пальцы. Хатлахена, массивный, ширококостный — среди жителей Асталы он выделялся. Только Утэнна, который сгинул давным-давно, да некоторые рабочие из поселений так походили на тяжелое каменное изваяние. Двое родичей — братьев Хатлахены, слабее его — вот и все почти, кто собрался.