Сильные
Шрифт:
Подметил, гад. Увидел, что я голодная. Мама рассказывала, что тунгусы молчаливы. Болтовни не любят, считают ее позором. Ну, не знаю. То ли мама ошибалась, то ли мне достался позорный тунгус-выродок.
– Вари с корешок! Душистик-корешок! Корми любимец-жена!
– Да я лучше с голоду сдохну!
– Зачем дохни? Дохлый жена – плохой жена! Кушай надо, много кушай! Толстый жена, славный! Люби Сортол, день-ночь мясо кушай!
– Да я лучше…
– Лучше! Люби лучше! Хоти, не хоти, люби могучая Сортол…
– Руки развяжи, могучий!
– Ха-аха! Первый раз люби, второй раз кушай. Третий раз рука развязай!
–
– Люби без рука! Другой место есть. Потом Сортол кормить, без рука кушай. Рука развязай, в стойбище жена увози! Детишка строгай, радость получай! Гость в чум приходи, жена гость сразу не корми! Подарок сначала жди. Есть подарок – корми, нет подарок – гони прочь…
– В стойбище? А сейчас мы где?
– Времянка! Сортол умный, времянка держать. В стойбище у Сортол богатая чум, просторная! Лосиный ровдуга крыт, тиски-тыски [102] крыт! Хозяйка сиди почетный место, слева от вход! Молодой хозяйка, внучка-хозяйка…
102
Береста, много раз вываренная в медном котле и раскатанная на доске.
А ведь полезет, скотина. Он полезет, а Нюргун спит. На снегу спит, не добудишься! Замерзнет насмерть. Ну скажите на милость, кто этого соню-засоню спасать должен? По всему выходит, что я одна, больше некому.
– Ладно, грозный муж. Уговорил. Буду кушать.
– О, хунат! Дялдалэн хунат [103] !
– Буду любить. Детишек строгать буду.
– О, радость! Сказать: этыркэнми [104] !
– Утыркин мой!
– Язык-колода! Жена говорить муж: этыркэнми!
103
Вдумчивая девушка (эвенк.).
104
Мой муж (эвенк.).
– Этыркенми!
– Язык-золото! Еще говорить!
– Этыркенми!
Говорю, говорю, приговариваю. Он лыбится, в ладоши плещет. Вот же утырок! Все, хватит. Наговорились. Приползла, куда надо, ноги подобрала. Пора любить грозного мужа, старого мужа.
– Н-на!
Ногами – в котелок! Вот тебе молоко олешки! Кровь олешки! Жир олешки! Все, что кипит, в поганую морду! Кушать надо! Много кушать! Толстый муж, славный!
– Аю!!! Энуке [105] ! Аю-аю-ю!..
105
Ой! Ой, больно! (эвенк.).
Вопит, сын шамана. Лицо трет, зажмурился. А я, Айталын-боотур, гроза тунгусов, со спины на живот, с живота на коленки, и из чума опрометью – арт-татай! Кэр-буу! Руки связаны, так мы же не на руках бегаем?
А вослед мне Сортол блажит:
– О-о, татат! Ох, что за напасть?!
И за волосы меня – хвать! Напасть напастью, а подхватился же, старикашка… Я с ног на коленки, а с коленок на живот. С живота набок, и он еще сверху навалился. Мелкий, а тяжелый!
– Дурак! Дурак!
– Бить жена! Учить жена!
– Пусти!!!
– Сортол смертный бой жена учить!
Снег
Замерзнет брат.
5. Пошевеливайся или женись!
– Брат умер, а тебе лишь бы кумыс хлестать?!
Тварь двигалась быстрей голодного горностая, подобравшегося к белой куропатке, и так же суетливо – молниеносными рывками, словно размазываясь между мгновениями. Ни уследить, ни разглядеть, пока острые зубы не прокусят тебе затылок. Лишь мелькал дымный хвост, в ярости охаживая дверной косяк, да тускло блестели когти-ножи, выписывая в воздухе мерцающие полукружья. Угрожали, отвлекали, морочили. Юрюн-боотур в моем сердце заворочался, проснулся, гаркнул во всю глотку: опасность!
– Бурдюк дырявый! Пьянь бессовестная!
– И ничего не пьянь, – прогудел Уот. Я ждал, что он раньше меня превратится в доспешного боотура и ринется в бой, но могучий Уот Усутаакы под градом обвинений превращался в кого угодно, только не в боотура. – И ничего не бурдюк. Мы по делу пьем. Эсеха поминаем, вот.
Голос хозяина дома – алатан-улатан! – звучал виновато. На беснующееся в дверях существо Уот старался не глядеть.
– И как? – вопрос брызгал злым ехидством, хлестал наотмашь, жёг без пощады. – Напоминались? Завили горе веревочкой?!
Чудовище наконец замерло, и я сумел его разглядеть, хоть и мельком. Глазищи выпучены, горят углями. Узкое лицо – морда? – туго обтянуто серой бугристой кожей. Нос – клюв? – железная пешня: такой рыбаки зимой лед долбят. Шея длиннющая, вертлявая. На шее – ожерелье из человеческих позвонков. Мосластые лапы – руки?! – с когтями на пальцах… Чудо-юдо дернулось, в глазах у меня опять зарябило. Или это от кумыса? Кажется, тварь была одета. Кафтан? Платье? Рубаха до колен? Под рубахой – мешковатые шаровары? Поди разбери, если оно мельтешит…
– Еще нет. Только начали…
– Валил бы ты отсюда, а?!
Уот набычился, посмурнел:
– Не хочу я валить. Не буду я валить.
– Не хочешь? Не будешь?
– Не свалю, вот. Сама вали.
– Пленники кормлены?
– Ну, не кормлены…
– Скотина поена?
– Ну, не поена… Так она ж скотина!
– В подвалах разгром?
– Ну, разгром… В первый раз, что ли?
– Кто все это счастье разгребать должен?
– Ну, ты… А кто? Я, что ли?
– Ты, что ли! Ты!!! Хватит кумыс жрать!
– Нет, не хватит! – Уот возвысил голос. – Дьэ-буо!
– А я сказала, хватит! Все вылакаешь, что на свадьбы останется?
– Свадьбы? На свадьбы кумыс нужен, да.
– Вот же голова! Вот же кладезь мудрости!
– Море кумыса!
– Так иди, займись делом! А меня с женихом оставь!
– Зачем?
– Затем! Нашел, о чем спрашивать! Бесстыжее мурло!
– Ну, я того… – Уот подмигнул мне. Веки его единственного глаза хлопнули так, что попадись между ними птица куртуйах [106] , погибла бы злой смертью. – И вы тут того, а? Ну, этого… Не скучайте, кэр-буу! Хыы-хык, гыы-гык! Давай, сильный, бейся! До последней капли!
106
Тетерев.