Сильные
Шрифт:
Уходили по-тунгусски, не прощаясь.
Похоже, после ужасной гибели Кылыса и отказа Баранчая кое-кто из женихов решил не позориться, а вернее, не рисковать. Хоть бы вы все поразъехались, наглецы! Я глянул на Нюргуна, сидящего в грязи, и в груди у меня зашевелилось смутное подозрение. Но добраться до головы ему помешали:
– Вот он, Халлаан-Хара-Мангастайа [136] ! Первым придет, ар-дьаалы!
Имя Грохочущему Грому дали не зря. Вороной – нет, угольно-черный, как чикойский [137] соболь – конь Бури был под стать хозяину. Могучий, лоснящийся, словно облитый горячей смолой, он, казалось, вообще не имел
136
Халлаан-Хара-Мангастайа – Грохочущий Черный Гром, конь Бури (Бууры) Дохсуна.
137
Чикой – река в Забайкалье, правый приток Селенги. Чикойский соболь имел редкий черный мех.
– Как коней гнать будем? – осведомился адьярай Суорун.
Начался галдеж:
– По Нижнему миру!
– По Верхнему!
– Средний! Только Средний!
– До Елю-Чёркёчёх и обратно!
– Сдурел, кэр-буу?! Какое тогда обратно?!
– Крюк через Третье небо!
– Четвертое!
В стороне от бурлящего сборища стоял великан Тонг Дуурай. Усмехался кривой ухмылкой, в споры не лез. Коня – или на ком Тонг ездит? – он не привел. Глядел на нас свысока, будто знал что-то, нам неведомое. Того и гляди, сплюнет сквозь зубы и процедит: «Сколько дураков собралось!» Точь-в-точь Айталын, только рожей страшен.
– В объезд Муус-Кудулу!
– Тихо!
И стало тихо. Перед нами воздвигся Зайчик. Лицо отмыто, волосы гладко причесаны. На плечах – новехонький длиннополый кафтан с серебряными кюнами-солнышками и бобровой оторочкой. На голове – высокая шапка с белым конским хвостом. На ногах – мягкие сапоги оленьей кожи…
Красавец!
– Мой отец, Первый Человек, повелел!
Повелел он, как же! Знаю я, каков дядя Сарын, если крепко запервочеловечится. Врешь ты, Зайчик, язык твой без костей, врешь и не краснеешь. Аж завидно – мне бы так! Я вспомнил рассказ Баранчая: причины-следствия, время-энергия… Это что же в мире свихнулось, каким таким новым энергоемким причинным местом нашего Зайчика по темечку приложило, что он из сорвиголовы-боотура степенным мудрецом заделался?! Мирит-урезонивает – это Зайчик-то! – и ведь получается, кэр-буу!
– …повелел: выбрать трех представителей от трех миров. Пусть они решают, где коням скакать! От Небес – Буря Дохсун, от подземных бездн – Бэкийэ Суорун, от Осьмикрайней – Юрюн Уолан!
Боотуры вновь принялись орать. Думаете, они возмущались? Дудки! Они нас приветствовали! И никто не возражал, вот ведь! Ох и Зайчик! Ух и Зайчик!
Отошли мы подальше, чтоб с советами не лезли, и давай решать.
5. Выбор пути
– Отсюда, – Буря махнул рукой, указывая вверх. Крылья его громко хлопнули, нагоняя ветер, – по восточному склону Первых небес.
Там, куда указал Буря, клубились облака, пестрые как грудка молодого тетерева. С облаками играли девять ветров, растаскивая добычу в разные стороны.
– Сиэги-Маган-Аартык? – спросил я.
Вспомнилось, как мы с Мюльдюном возвращались от дяди Сарына домой по этому горному проходу. Сколько раз я ездил по Сиэги-Маган-Аартык позже! Горячил Мотылька или дремал в седле, в зависимости от настроения… Вот, придется теперь Мотыльку без меня скакать. Без меня, зато в дурной компании. А что? Обычное дело. Любая компания соперников, даже если у них копыта и гривы – дурная.
– Да. Тебя что-то не устраивает?
– Погода. В Сиэги сейчас буря за бурей…
Буря Дохсун неприятно улыбнулся при звуке своего имени. Сверкнули белые, как снег, зубы:
– Боишься?
В памяти встал Сиэги-Маган-Аартык, грозный в эту пору. Ледяной ливень, или того хуже, снежный буран; зазеваешься – сшибет с ног. Нигде, кроме проклятого Сиэги, я не видел, чтобы во время бурана лупили молнии. Вой вьюги, мешаясь с грохотом грома, наводил ужас на отъявленных смельчаков…
– Нет, – сказал я. – Не боюсь.
Суорун кивнул. Кто рискнул бы спорить после моего «не боюсь»? Кто выставил бы себя трусом? Было ясно, что хитрец Буря хочет выиграть для своего коня преимущество: путь по родным местам сына Владыки Громов. Небось, конь – мастак скакать под молниями…
– Дальше, – довольный успехом, развивал мысль крылатый исполин, – выходим из Сиэги и гоним по берегу моря Сюнг. Море гнилое, слабаки там отвалятся.
– Почему? – удивился Суорун.
– Надышатся дрянью и повернут назад. Обходим Сюнг с юга, берем выше, по северному подножью…
– Куктуй-хотун? – хмыкнул Суорун.
Похоже, он хорошо знал мерзлую, обледенелую теснину Куктуй-хотун. Знал ее и я. В тех распадках, извилистых и тесных, зимой и летом продуваемых вьюгой насквозь, сложил голову не один путник.
– Да. С Куктуя берем выше…
– Нет, – перебил Бурю адьярай. Глаз Суоруна блеснул насмешкой. – Берем ниже. Самый умный, да? Проныра! С Куктуя вниз, в Нижний мир. Скачем по трясине Салбанык…
– Сдурел? – возмутился Буря. – Коней потеряем!
Я не ездил в окрестностях Салбаныка, памятуя рассказ Мюльдюна о том, как мой старший брат чуть не загубил свое ездовое облако в тамошних болотах. Блуждающие огни, говорил Мюльдюн, жгут хуже россыпи углей. А уж если засосало…
Адьярай зашелся оглушительным хохотом:
– Кто потеряет, а кто и найдет! От Салбанык едем к Муус-Кудулу. Перелетаем залив: слабаки отваливаются. А, Буря? Отваливаются слабаки-то? Вот теперь можно и вверх взять, по Кэхтийэ-Хан…
– На Пятое небо? – изумился я. – От Муус-Кудулу сразу на Пятое?! Ты видел те обрывы? Гребни? Они же непроезжие! Хочешь, чтобы твоему коню мертвая кукушка прокуковала?!
Скалы перевала Кэхтийэ-Хан украшали связки кукушечьих скелетов. Откуда бы они ни взялись, стоило птичьему черепу разинуть клюв и закуковать, как наирезвейший в мире конь сбивался с шага, спотыкался, падал в хохочущую пропасть.
– Договорились, – внезапно согласился Буря, и я замолчал. Двое против одного, спорить нет смысла. – С Пятого берем на Шестое, по выгонам удаганки Кюнгэдэй.
– Детишек не потопчем? – усомнился я.
– Что им будет? Они там все призраки – топчи, не топчи! С Шестого на Седьмое…
– По мысу Уйусу-Хан, – уточнил Суорун. Глаз адьярая затуманился: – Кумыс! Какой у них кумыс! Они его не из молока, из крови квасят…
Я ахнул:
– Твой конь пьет кумыс?
– При чем тут конь? Я пью кумыс, я! Дальше по восточному берегу Энгсэли-Кулахай…