Силой и властью
Шрифт:
Толпа охнула, подалась в стороны, а потом и вовсе расступилась, пропуская богато одетого молодого еще мужчину.
– Стоять всем!
Негромкого приказа хватило, чтобы умгарские драчуны затихли.
В подошедшем сразу угадывались и благородство, и привычка к власти, и чужая кровь: стройное, почти хрупкое тело, бледная кожа и красновато-рыжий оттенок темных волос выдавали сына Туманных Берегов Бергота.
Пленный парнишка тоже опустил меч, зловещий мрак вокруг него сразу же без следа рассеялся. Демон бездны снова стал измученным сопляком, жалким и нестрашным.
– Это еще что за непотребство?
– бергот обвел глазами собравшихся,
– От безделья дурь в головы бьет? Ну так мы ее повытрясем. Юноша этот, - он ткнул пальцем в сторону Нарайна, - теперь с нами. Приказ кнеза. Все слышали? Борас, раз ты у нас тут больше всех орбинитов любишь, веди его к кашеварам: пусть накормят, дадут помыться и платье какое сыщут, не голым же ему ходить. Пшел, живо!
– Слушаюсь, ру-Цвингар, - Дикарь поклонился, но исполнять медлил, все таращился на Нарайна не то с суеверным ужасом, не то со странно-нежной ненавистью.
– А меч...
– начал было бородатый, но тут же замолчал.
– Меч парень боем взял, пусть себе оставит, - Цвингар усмехнулся, и толпа вслед за командиром тоже прыснула смехом.
– Ты, Вечко, в другой раз думай, чтобы не опозориться. А то сунешься в Орбин, и первый же ребенок тебя ни то оружия - головы лишит.
Теперь толпа зашумела, уже не скрывая веселья. Цвингар выждал минуту и поднял руку, призывая к тишине.
– На рассвете выступаем, слышали? Живо доспехи и оружие проверять! Перед ужином сам смотр устрою и, не попустите боги, если у кого прореху найду, грязь или завязки-пристежки какой не досчитаюсь! Бо, вы здесь еще? Бегом, за дело.
У кухонных костров Нарайну досталась целая бочка воды, чья-то смена одежды, ветхая и слишком для него широкая, но зато чистая, и миска развареной чечевицы, накрытая добрым ломтем серого хлеба. Он долго, с истинным наслаждением смывал грязь, потом переоделся и взялся за еду, но лишь пару раз сунул в рот ложку и больше не выдержал - уснул прямо на траве в обнимку с миской и с краюхой хлеба в руке.
3
Лето года 613 от потрясения тверди, юг Орбинской республики.
На следующий день армия Булатного перешла Зан.
Вопреки всем опасениям, граница республики поддалась легко. Правобережные поля и жиденькие рощи почти без сопротивления легли под ноги умгарским воинам, но городские стены Мьярны уперлись всерьез и надолго. Пять дней раз за разом кнез Вадан посылал свои лучшие отряды на штурм, и всякий раз они вынужденно отступали, оставляя за собой сотни раздавленных и обожженных тел. Слишком уж высока и прочна была крепость деловой столицы златокудрых, слишком велик запас камней и горного масла у защитников. Тогда основные силы обошли Мьярну стороной и отправились вперед. Лишь четыре тысячи воинов под предводительством воевод из числа племенных вождей по приказу Булатного разбили вокруг крепости осадный лагерь. Из камней не наваришь похлебки - думал кнез - и горным маслом не заправишь кашу, а значит рано или поздно многолюдная Мьярна сдастся.
Летящего журавля сменил круторогий бык, а после показала звездный хвост лисица, позади остались поля, пастбища, многочисленные деревни и небольшие городки. И пять кровопролитных сражений. Основные силы умгарской армии соединились с наемными отрядами туманных герцогов и уже бились на подступах к Орбину с севера, а с юга вышли на красный путь, откуда рукой подать до Тирона. Только непокорная Мьярна все еще держалась, не желая сдаваться на милость победителя. Тогда Вадан Булатный в сопровождении двух сотен личной гвардии и наемников Цвингара вернулся под стены города. С грозным видом объехал он осадный лагерь, а потом велел всем воеводам явиться к нему на совет. На совете первым делом спросил вождей-осадников, сколько еще они думают греть животы на солнце? Потому что он, великий кнез всех умгар, терпеть вражеский анклав в своем тылу больше не намерен.
Доран-Корноух, самый дерзкий и языкастый из осадников, вызвался отвечать за всех четверых вождей:
– Мы тоже не рады сидеть без дела, кнез! Сам подумай: любо ли моим парням день-деньской по вытоптанным полям гоняться за последними зайцами, пока другие бьют врага и делят добычу?
– говорил он, не то обижаясь, не то оправдываясь, и все дергал обрубленное в давней стычке ухо.
– Сперва мы надеялись, что вот-вот кто-то из горожан даст слабину, и ворота откроются, уж тогда и ратных дел, и добычи на всех достанет, но... видно, зря. Колдуны - они колдуны и есть: терпят и пощады не просят. А наши запасы между тем на исходе, и села кругом почти опустели. Как бы самим первыми не спечься...
Пока Доран говорил, а остальные осадники кивали и поддакивали, личные кнезовы сотники недоверчиво качали головами: как-никак полреспублики прошли и никакого особого колдовства не встретили. А ру-Цвингар так и вовсе осклабился, даже не пытаясь прятать презрения к словам Корноуха. Два с лишним месяца осады - и толку никакого, диво ли, что бесстыжий бергот потешается?
– Скучают, говоришь, твои бойцы? Подвига хотят?
– переспросил Вадан.
– Тогда штурмовать будем. Оголодали или нет, людишки в городе всяко уже не те. Ежели не струсим - одолеем. Не впервой.
– Штурмовать? Снова?
– Доран аж в лице переменился.
– Так поляжем все, богами клянусь! Под диким огнем, да с таких-то стен разве ж выдюжить?
Тут бы и пришел конец воеводству Корноуха, но на счастье за него заступился черноплащник Йенза:
– Про колдовство - это, конечно, сказки, мой кнез. Только последние невежды не знают, что златокудрые сторонятся магии больше нашего, а уж применять ее в бою и вовсе боятся. Так что колдунов среди них нет, за это я ручаюсь. Но и за то поручусь, что малой жертвой город не возьмем, а у нас еще Орбин впереди, за который старшие семьи будут насмерть зубами грызться. Так что каждый воин на счету.
После слов колдуна Булатный не стал срывать гнев на осадниках, только спросил:
– И что посоветуешь?
– Зови мальчишку, мой кнез, сына Миротворца. Он ведь хвалился, что все хитрости сородичей ему ведомы и готов был их раскрыть? Так пусть отвечает за свои слова.
Про златокудрого мальчишку-перебежчика Вадан и без чужих советов не раз вспоминал. Уж больно хорошо стервец справился с дуарскими купчишками. Тогда, помнится, парнишка сам рвался в переговорщики, обещал устроить так, что город без боя откроет ворота, только просил не убивать, не насиловать женщин и дома не жечь, а взять деньгами. Кнез сомневался, но говорить позволил и даже обещание дал. И ведь не подвел златокудрый! Сумел договориться о бескровной сдаче, о богатой дани и даже о том, что Дуар и дальше будет торговать с соседями, но подати пойдут уже в кнезову казну. Тогда Вадан Булатный впервые оценил свое счастливое знамение по достоинству и возблагодарил богов за то, что привели сына Миротворца в его стан.