Силуэт
Шрифт:
Мама укрепила меня в мысли, что литературное творчество – одно из самых лучших дел на свете. Она же побудила к занятиям спортом, надеясь тем самым укрепить моё здоровье, – в добавление к парному молоку, которым поила своё чадо, отхаживая от неисчислимых детских хворей и напастей. И в том, что я в молодые годы стал чемпионом Дальнего Востока в десятиборье, есть несомненная заслуга мамы, а также нашей красавицы-коровы Зойки. С неким юмором попробовал я рассказать об этом в стихотворении «Первый тренер».
Осиротел я семнадцатилетним, и лишь по истечении двадцати лет, сравнявшись возрастом с мамой, написал, как я полагаю, лучшую свою поэтическую вещь в память о маме – венок сонетов «Ровесница».
Эта беда – её неожиданная смерть – настигла меня, когда я учился на втором курсе Благовещенского педагогического института. Там на историко-филологическом факультете я набирался ума-разума под руководством прекрасных педагогов А. Лосева, Б. Лебедева, А. Чешева, Е. Сычевского, В. Брысиной, А. Вайсман и многих других, которых не забыть никогда. Русский язык и литература открывались не только как способ общения и культурного досуга, но и как высокая наука. До сей поры карабкаюсь к вершине горы, порой обдираясь в кровь, уже и кислорода нехватка, а до цели не близко.
В институте начал профессионально заниматься журналистикой, был секретарём многотиражки «За педкадры». Затем этот путь продолжился работой в других газетах, на радио и телевидении. Год служил в Советской армии рядовым войск ПВО, охранял приморское небо. Ракетами, подобными тем, которые мы обслуживали, был сбит шпион Пауэрс над Уралом и немало американских бомбардировщиков В-52, так называемых «летающих крепостей», во время войны во Вьетнаме в 60-х годах.
Чем бы я ни занимался, вечера и ночи оставались для чтения и писания. Регулярный недосып не позволил мне подняться в спорте на уровень выше дальневосточного, но я довольно долго выходил на старт и даже побеждал, уже будучи ветераном. Пытаюсь передавать опыт внукам, но у них свои приоритеты, и сожалеть об этом не приходится. Возможно, правнуки прославят прадеда, дал бы бог дожить до той поры.
Мои увлечения позволили немало поездить по свету, после чего убедился окончательно в том, что мир огромен, а человеческая жизнь до чрезвычайности мала. Хотелось бы слетать на Марс. В мыслях это возможно.
Долго раздумывал, пока наконец не написал документальную повесть «Подданные Королевы» – о своих друзьях и товарищах по спорту. Особенно это подкатило к горлу, когда один за другим они стали уходить из жизни. Хотелось воздать им должное. Работу над повестью окончил буквально за пару дней до сдачи рукописей на вёрстку. Успокаиваю себя тем, что буду возвращаться к ней и пополнять главы. Так много ещё нерассказанного хранится в памяти и записных книжках.
Рассказы «Кумарский утёс» и «Что было, то было» посвящены организатору сельхозкоммуны в Кумаре Александру Карпову и его брату Ивану. «Медовуха» – о моём отце Данииле, его трудной молодости.
За шестьдесят семь лет творчества написал более двух тысяч стихотворений, из которых опубликовал едва ли третью часть.
Прозу писал всегда, но печатать начал в зрелые годы, осознав пушкинский постулат «лета к суровой прозе клонят». О стихах продолжаю думать и сочинять строки порой даже во сне. Это как молитва Богу. Мне кажется, Он меня слышит, и этого мне довольно. Кончается медитация, и начинаю собирать новую книжку. Обычно под одной «крышей» помещаются и «конь, и трепетная лань». Сюда же ставлю фотоснимки из семейного архива.
Особая благодарность Александру Урманову, а также Евгении Бутовой и Павлу Савинкину за добрые слова обо мне, а Жене и за стихи. Тронула вниманием к моему творчеству преподаватель БГПУ Ирина Назарова, нашедшая проникновенные слова о моей книге «Долгие моленья». Она и своих студентов с филфака Ангелину Гранину и Владислава Журавлёва привлекла к анализу рассказов. По-моему, у ребят получилось толково.
Сколько новых книжек будет ещё на моей стезе? Не ведаю. Бог весть. С тем и живу.
P.S. Возможно, заголовок моего обращения к читателям кому-то покажется странным. Это всего лишь цитата из стихотворения «Дорога домой», опубликованного в разделе «Заветное» этой книги.
2013 – 2023
Хочет Игнатенко – пусть обижается, а хочет – пусть и вовсе не заметит моего по-юношески нахального легкомыслия, но я сравню его с… Гулливером.
Нет-нет, это не значит, что все мы вокруг него – лилипуты. Но вот он – однозначно Гулливер! Во-первых, он статен и высок ростом. Во-вторых (и это главное), его эрудиция просто запредельна, что вполне объяснимо: в высокий рост много и вмещается.
И когда он спрашивает, например: «Паша, а помнишь, у Гейне написано…» – невольно ощущаешь себя совершенным маломерком. Какое там «помнишь», тут хотя бы не кривя душой кивнуть: да, вроде читал …
Мало того, что Игорь Данилович наизусть помнит все собственные творения (а сколько он написал – подсчёту не поддаётся!), мало того, что он без запинки (разбуди среди ночи!) прочтёт почти все хорошие стихи своих амурских собратьев по перу (я, разумеется, говорю только о хороших), так он ещё хранит в памяти многие и многие строчки тех, кого боготворит, – то есть всех замечательных русских, советских и зарубежных поэтов.
И они – эти стихи – не пылятся на полках его памяти, они постоянно в работе, они постоянно пересказываются друзьям, коллегам (среди них тоже есть друзья), слушателям – и почитателям, и первооткрывателям творчества Игоря Даниловича.
А как он читает! Он завораживает. Он обволакивает. Он окутывает а) своим голосом и б) своим обаянием. И слушая его, теряешься в пространстве и времени. Вот. Разве не Гулливер?
Познакомился я с Игорем Даниловичем летом 1974-го, проходя практику на областном радио, где он возглавлял редакцию молодёжных программ. При этом заочно знал его ещё со школьных лет: выписывая «Амурский комсомолец», искал на страницах газет стихи местных авторов, среди которых выделял для себя некоего Игнатенко – однажды меня покорили его строки об уходящей в осенний день – в уныние и слякоть – любви. К этим стихам я подобрал мотивчик и мурлыкал их под гитару одноклассницам, которые, слушая, начинали красиво грустить.
Тем студенческим радийным летом я много стихов Игоря Даниловича прочитал – он дал мне несколько тетрадей со своими сочинениями, – тогда писали по большей части «в стол»: издаться в те времена было практически невозможно.
Потом мы пересекались с ним на БАМе, где он обретался в роли собкора телерадиокомитета и находился в центре литературной бамовской жизни. Потом мне посчастливилось работать вместе с ним на радио ГТРК «Амур», где он вёл интереснейшую авторскую программу «Стезя», – её героями были люди, без которых, скажу прямо, жизнь на нашей земле была бы скучна, однообразна, бедна, лишена мудрости и попросту неинтересна! И здесь следовало бы спеть отдельную песню о талантливом журналисте Игнатенко, умевшем раскрыть радиослушателям своего собеседника, показать его глубину, его потаённые душевные закоулки. Работать рядом с Игорем Даниловичем было удовольствием: старший товарищ, маэстро, он никогда не менторствовал, при случае мягко, незаметно поправлял, будто сам советовался…