Сильварийская кровь
Шрифт:
Вот- вот. Лицо, подверженное воздействию снов чужого мира, по закону не может быть консортом, так что ему надо не только обратиться к магу, но еще и сознаться в обмане, сложить полномочия… Позор. Конфискация львиной доли имущества в королевскую казну, пожизненная ссылка в какое-нибудь захудалое имение… Но все это произойдет, если племянница проболтается, а она не проболтается. Не сможет.
Угрюмо поглядев на расстроенную девушку, Анемподист поднялся со стула, вышел из комнаты, захлопнул дверь и повернул в замке ключ. Все было приготовлено заранее – на тот случай, если она заартачится насчет своей помолвки с Мареком.
Постоял у двери, послушал: тихо. Теперь она оттуда
– …Мой папа был извращенцем. Все подряд трахал, приволокнулся за гоблинкой. А она, стерва, каких по одной на тыщу, связалась с ним из принципа, назло своим родичам. Продолжалось это безобразие недолго, но хватило, чтобы появился я. Травить плод она не стала тоже назло родне и по той же причине не сдала меня в приют. Ей всегда хотелось только одного – всех уделать, а саму ничем не прошибешь, как будто у нее драконья шкура. Алименты с папаши тянула, как упырь, у нее мертвая хватка, но потом он подцепил дурную болезнь – не то от водяницы, не то от морской русалки, такая пакость, что им самим хоть бы хны, а если человек заразится, весь кровяными бородавками изойдет. Ну, и помер. Когда мне стукнуло пятнадцать, мать выставила меня на улицу, чтобы кормился сам и не мешал ее насыщенной личной жизни. Я первым делом свалил из гоблинского квартала, а то меня шпана, естественно, била – за то, что выродок. А вторым делом стал перспективным начинающим художником. Глянь: все, что на стенках висит – мое, а над этим я сейчас работаю.
Мугор показал на мольберт в углу. Малиновый крокодил на канареечном фоне держит в зубах букет, похожий на веник.
– Сам знаю, что фуфло, – хозяин мансарды покаянно вздохнул и плутовато ухмыльнулся одними глазами, – но для меня верный кусок хлеба с ветчиной. Раз в три дня бесплатные обеды по купонам плюс ежемесячное пособие от благотворительного совета по опеке молодых дарований. Во как надо жить, учись! Только для тебя этот способ не проканает. Ты эльф, от тебя по определению ожидается тонкий художественный вкус. А я полугоблин – стало быть, самородок, и одно уже то, что я интересуюсь искусством и пытаюсь чего-то творить, удивительно и достойно поощрения, сечешь? Моя нелегкая судьба и этнографические комментарии имеют больше весу, чем объективные достоинства этой мазни, вот так-то! Погоди, я еще в моду войду… Одно плохо, мамаша тогда сразу объявится, чтобы воспользоваться плодами. Я же говорю, хватка у нее – ого-го!
Мугор рассуждал, сидя с кружкой кофе на подоконнике распахнутого окна. У него за спиной плавало в солнечном бульоне множество крыш, тянулись из труб дымки, таяли поднимавшиеся снизу, со дна улиц, облака пара.
Единственный слушатель, Марек, валялся на его кровати. Если точнее – лежал на спине, вытянув руки по швам, и изнывал от боли в боку. По ребрам его пнули грамотно, со знанием дела. Определенно что-то треснуло. Но Гилаэртис, видимо, решил в этот раз понапрасну его не мучить, и после вызволения из подвала Марек вначале ничего не чувствовал – ни когда стоял, прикрученный к балясинам лестницы в Сабинином домике, ни когда выбирался оттуда через дыру в стене, ни когда бежал по ночным улицам. Даже забыл о том пинке. Эльфийские чары, избавляющие от боли, ослабли только под утро, когда он вышел на проспект Шлемоблещущих Героев, и впереди на фоне светлеющего неба выросла громада королевского дворца. Потом Дафна сделала ему перевязку и дала обезболивающее снадобье, не такое эффективное, как чары Гилаэртиса, но тоже ничего. А сейчас даже оно не помогает. Расплата за вчерашний сумасшедший забег.
– И общаюсь я не с кем попало. Сам увидишь. Я тебя с интересными людьми познакомлю! Вечером пойдем, как солнце
– Не эльфы?
– Шутишь? Я же сказал – люди.
Мугор поставил кружку на подоконник и подошел к позеленелому медному тазу с замоченными брюками. Философски вздохнув, засучил рукава. Рядом, на краю захламленного столика, примостилась коробка порошка «Волшебная стирка», на ней деловитая белка в фартуке, в ореоле радужных мыльных пузырей, тоже трудилась над тазом с бельем. Привет из прежней жизни. Картинку эту, между прочим, Марек придумал, а отец одобрил.
Воду пришлось менять два раза. Марек слышал, как полугоблин переругивается в коридоре с соседями: он был не единственным жильцом поднебесного этажа, а санузел с водопроводным стояком
– один на всех здешних обитателей. Наконец выстиранные штаны заняли место на протянутой через всю мансарду веревке, а Мугор взялся за гостя:
– Че разлегся, как обожравшийся кот? Вставай, приведи себя в порядок. Мы же к людям пойдем! Это тебе не сильварийская шатия, а такие люди, перед которыми надо выглядеть на высоте.
Марек мог бы возразить, что как раз «сильварийская шатия» в том, что касается внешнего облика, всегда была на высоте, и не каждый придворный кавалер с ней сравняется. Эльфы же все-таки, хоть и бродяжничают по лесу. Мог, но промолчал. Не хотелось ему за них заступаться.
Я тебе все объясню.
Ага, но кто сказал, что он станет эти объяснения слушать?
Попытался сесть, скроив такую гримасу, что любой гоблин обзавидуется.
– Ты чего?
– удивился приятель.
– Ребра ноют. Паскуда одна пнула.
– А-а… – протянул Мугор, теперь уже с уважительной интонацией. – Ты же парень крутой, и жизнь у тебя… Ну, в общем, соответствующая, сразу видно.
Этот комплимент подействовал, как целебный бальзам, и Марек героически поднялся с кровати, проигнорировав боль.
На встречу с интересными людьми отправились после захода солнца. Опять задворки. Сквер с благоухающей на всю округу общественной уборной, призывно белеющей в сумерках. Похожее на темный корабль здание, окруженное строительными лесами. Площадка с паромобилями, обведенная мерцающей охранной чертой.
– Не наступи, – предупредил Мугор. – Сразу трезвон поднимется. Ха, умники, поставили свои рыдваны в магический круг! Не угонишь, а камнем зафигачить – никаких проблем! Сечешь, закидать можно кирпичами и дохлыми кошками, я б на спор закидал, и не догнали бы…
Художник- самородок уживался в его душе с истинным гоблином, и никаким раздвоением личности он по этому поводу не мучился.
Марек начал беспокоиться: куда они идут, избегая людных мест, почему столько таинственности? Может, знакомые нового приятеля – какие-нибудь заговорщики, и на этот раз он влип почище, чем с Сабиной?
За стройкой был еще один сквер. В беседке, оплетенной душистым горошком, маячили тени, звучали негромкие голоса, женский смех. Общий интонационный рисунок не сулил ничего угрожающего, но первое впечатление могло быть обманчивым.
– Это наши, – предупредил шепотом полугоблин. – Все в сборе, сейчас тебя представлю! Сними очки, у нас так полагается.
Самую красивую из девушек звали Пиама Флоранса. Высокая и фигуристая, собранные в тяжелый узел темные волосы закреплены гребнем с перламутровым украшением в виде цветка магнолии. Она же тут верховодила, как понял Марек, и от ее мнения зависело, примут новичка в компанию или нет. Встретив его взгляд, она поощрительно улыбнулась. Скорее всего, примут.