Сильвия
Шрифт:
— Здорово придумано. Все три варианта.
— И значит?..
— …Значит, я с нею увижусь и переговорю.
— А что это тебе даст?
— Что-нибудь выведаю.
— Но можешь и ничего не выведать, зато работа твоя — тю-тю. Ты что, мальчишка, которому грезы спать не дают? Неужели тебе правда не дают покоя сны про темноволосую красавицу, которая пишет стихи? Может, все-таки справишься со своей дурью? Тебя что, ничему не научили война и служба на бойне, и тот пожар, и восемь лет, которые ты прожил в этом паршивом городе, где тебя со всех сторон окружают подделки? Ведь ты уже был однажды женат и как! — всем на зависть.
— Причем тут та женитьба?
— А ты пошевели мозгами.
— Ну, пошевелил. Слушай, хватит меня за дурака держать. Я ведь Сильвию никогда не видел, похоже, и не увижу, раз все так складывается. Я человек трезвомыслящий, меня не раз обожгло и похуже, чем на пожарах бывает. Просто есть шанс за шестьдесят дней заработать пять тысяч долларов. Да еще и расходы оплачиваются. А столько я за весь последний год не заработал, так-то; уж какие тут могут быть чувства? Так что отвяжись, очень тебя прошу.
На этом мой диалог с собой окончился, только не так, как должен был, уж это я чувствовал безошибочно. Я выкурил еще сигарету, глядя, как разгорается день, не обращавший внимания на висевший над Лос-Анджелесом смог.
Глава VII
Генри Инглмен — из фараонов, которые не берут По происхождению он датчанин, трудно пробивал себе дорогу и, вопреки всему, сумел кое-чего добиться. Некогда мне тут о нем распространяться, скажу только, что ему уже скоро на пенсию и что на западном побережье лучшего эксперта по почерку не сыскать. Брать он действительно не берет, но угостить себя обедом позволил, правда, пришлось на него нажать. И вот он сидит передо мной в ресторане, где подают отличные бифштексы, жует с энтузиазмом да вздыхает, до чего тут дорого.
— Вы напрасно думаете, Мак, что с пищеварением у меня станет лучше, если пообедать за шесть с половиной долларов, а если деньги платит шотландец — шотландцы ведь известные скряги, — так аппетит сразу пропадает.
— Успокойтесь, я же не из своих плачу. Расходы покрывает заказчик.
— Так что вам нужно?
— Информация кое-какая.
— Если вам нравится эта работа, шли бы служить в полицию.
— Вовсе она мне не нравится. Только и радости, что иной раз судьба с интересными людьми сводит, вот вроде вас.
— Мура, как вы, американцы, выражаетесь.
— Я так не выражаюсь.
— Ладно, оставим. Но прежде чем вы приметесь меня потрошить, скажите-ка, Мак, была ли у древних народов каллиграфия?
— Была кое-какая, если речь идет о прямых углах, закруглениях и тому подобном.
— А у кого она была?
— Ну, у египтян, демотическое письмо называется. У иудеев тоже, там все завитки, завитки, это они частью от арабов переняли. У греков в общем-то тоже, и римляне как раз к тому шли. Вижу, произвел на него впечатление — обычное дело для самоучек: они всегда завидуют учившимся в колледже, самим-то им пришлось просто зубрить да запоминать, как школьникам перед экзаменом, не понимая, в чем суть. С каким вниманием, как благодарно слушает, пока я перед ним свою эрудицию демонстрирую, а потом, за кофе с десертом, мы поменялись ролями, и он охотно, добросовестно выложил мне все, что я ожидал от него получить. Дал я ему ту записку Сильвии Вест, полученную от Саммерса, и он ее изучал со всем тщанием. Минут пять и так и сяк вертел, а потом говорит, словно бы извиняясь:
— Уж позвольте мне тоже кое-чем перед вами щегольнуть, Мак. Глядишь, я вам состояние принесу, расшифровав эту записку.
Я был весь внимание: это же большая удача, немногим удается вот так поприсутствовать не при сухом свидетельстве в суде или при полицейской экспертизе, а при вдохновенном анализе, производимом лучшим из всех известных мне экспертов по почерку. Инглмен прищурился, очки в стальной оправе сползли ему на нос, и всякий раз, как он ко мне обращался, на лице его появлялась этакая заговорщическая улыбочка.
— Писавшей, Мак, — начал он, — от двадцати пяти до тридцати лет. Это красивая женщина. Сужу по уверенности и силе нажима. Почерк, которому скрывать нечего, значит, и она такая. Тем не менее есть в ней что-то такое, чего сразу не разглядишь, потому что она сама творила свой образ и выработала почерк, соответствующий этому образу. Вест — фамилия не девичья, взята по мужу или придумана, потому что ей понравилось звучание, а вот имя Сильвия точно передает суть ее прежнего облика, только та Сильвия очень сильно отличается от нынешней, так, по крайней мере, она сама считает. Но это ее мнение, а видите ли, Мак, женщинам свойственно заблуждаться на собственный счет. Если вам нужны мои догадки, что она такое на самом деле, милости прошу, но ведь догадки вам не требуются.
— Боюсь, нет, — сказал я.
— Возможно, это женщина опасная, решительная и, вполне вероятно, очень жестокая, а может, просто сильная, хотя, как знать, не исключаю, что она совсем не так сильна, как старается быть; в общем, судите сами, Мак.
— Ничего не смогу вам сказать. Мы с ней незнакомы, я никогда ее не видел.
— Неужели?
— Да, это так. Она что, из преступного мира, лейтенант?
— Глупо думать, что по почерку можно определить, преступник писал или не преступник. Только те, у кого патология, выдают себя почерком. Такое случается, но наш случай тут ни при чем. Совершенно ни при чем.
— Ну, а что она собою представляла лет десять-пятнадцать назад?
— Вы что, серьезно меня об этом спрашиваете, Мак? Так вот возьми да выложи?
— Все-таки попробуйте, пусть наугад. — Не время было расточать комплименты его мастерству. — Или вот что, скажите, тоже наугад, где она родилась?
— В Америке, да, это можно сказать уверенно — в Америке.
— А не в Китае?
— Если и в Китае, то писать училась точно не там. Я так думаю, — и он хитровато глянул на меня.
— А почему?
— Профессиональная тайна. — Инглмен улыбнулся. — Но, вообще-то, вы неплохо ориентируетесь. Есть вероятность, правда, очень небольшая, что она действительно училась писать в какой-нибудь американской школе в Китае, в том, довоенном Китае.
— Или, может быть, в английской школе, там такие тоже были.
— Нет, не в английской, разве что ее американский учитель был из англоманов.
Теперь уже я смотрел на него вопросительно, а он улыбался во весь рот, гордясь собой, как павлин, демонстрируя мне, что умеет делать такое, чего не сможет больше никто в нашем штате, может быть, никто в мире, а если все это один блеф, то по его виду такого не скажешь.