Симарглы
Шрифт:
— Мне вы тоже должны, — сурово сказала Карина. — Я промолчала. Покрыла вас. Но это не просто маленький шабаш. Это серьезно. Это очень серьезно. И это вы виноваты. Из-за вас чуть ясновидящую — да не просто ясновидящую, а Основу! — не грохнули, и мою ученицу тоже. Имеете в виду, я поступилась своими принципами только из-за Улшан. Догадываюсь, что она тоже была в этом замешана.
— Хорошо, — сказал Вик заторможено. — Все расскажем. Все.
Они уже отошли порядочно от домика администрации, забрели куда-то в аллею. Вик внезапно остановился, обернулся к Лене.
— Прости меня, — сказа он, покаянно склонив голову. — Я… так виноват перед тобой, что не знаю, как и загладить вину. Я… ну, хочешь, на колени встану?..
— Не вздумай! — испуганно воскликнула Лена.
— Корнет как всегда склонен к театральности, — Станислав Ольгердтович вынул из усов трубку и наклонил голову. — Но я вынужден повторить его слова. Мы очень виноваты перед вами. И не только перед вами.
Ветер нес через аллею лепестки яблонь, и они терпко пахли бензином. А может быть, это просто запах остался в Лениных волосах.
— Трусы, — холодно сказала Карина. — Если это то, о чем я думаю, то вы трусы.
— Да… — сказал Станислав Ольгердтович. — Мы дважды трусы. Потому что, когда неделю назад, ты, Лена, совершенно случайно встретила Тамару и спросила нас… надо было сказать тебе сразу. Нельзя было лгать.
— Тамару?.. — Лена не сразу поняла.
— Женщину с коляской, — хмуро пояснил Вик, глядя в пол.
Почему мы с Ольгой так никогда и не были вместе?.. Не знаю. Сложно сказать. Вероятно, виноват был я, ибо не приложил достаточно усилий. С другой стороны, мне казалось, что сделать что-то — будет ниже моего достоинства. Они никогда не выглядела по-настоящему заинтересованной во мне.
Наш последний разговор я отчетливо помню.
…Шестнадцатилетний юноша звонит в дверь. Неуютный подъезд типовой девятиэтажки, железная дверь отгораживает тамбур на две квартиры. За дверью горит свет — уже поздно, больше десяти вечера. «Порядочные люди, — говорила мама, — в такое время в гости не ходят…»
Сергею давно уже плевать на то, что говорила мама. Она не обладала мудростью. Она не имела доступа в бесчисленные миры, что открывались его взору. Она не шла Вратами Семи Сфер, она не призывала проклятья ночи на головы неверных… могла ли такая женщина считаться его матерью?.. Могла ли вообще вся эта жизнь, столь пресная и обыкновенная, считаться его жизнью, в то время как он прикоснулся к иным, гораздо более впечатляющим областям?..
Он знал, что он сделает сейчас. Он последний раз поговорит с Ольгой, и он гордо откажется от нее… Ибо в этот день он отказывается от всей своей предыдущей жизни. Сегодня в полночь будет шабаш, где его посветят. А потом он уедет… он сам не знал, куда. Не заходя домой. Не оставляя по себе вестей. Одинокий и гордый в этом мире обожравшихся посредственностей.
Но Ольга… Он не мог уйти, не увидев ее еще раз.
Она открыла дверь и остановилась на пороге. Слегка встрепанная — должно быть, валялась на диване, читая книгу, — в домашних шортах с пятнами известки, линялой футболке и накинутой на плечи шали. Лицо, как всегда, непроницаемо и ничего не выражает.
— Сегодня я ухожу, — он старается, чтобы его тон был скучающим. — Помнишь, я говорил тебе.
— Помню, — Ольга зевает. — Все?.. Ты пришел попрощаться?..
Сергей неловко кивает.
— Прощай, — она пожимает плечами и разворачивается, чтобы уходить.
И тут его гордость дает трещину.
— Постой! Мы же… мы же с пятого класса дружим! Разве это для тебя…
— По-моему, — она смотрит на меня с саркастическим прищуром, — ты ждал, что я скажу это последнюю строчку. Не дождешься.
— Мы больше не встретимся, — говорит мальчик, и голос в последний момент дает «петуха».
— О нет, — качает головой Ольга. — Ты не хуже меня знаешь, что встретимся. По крайней мере, в снах я тебя не отпущу.
И она уходит, захлопывая железную дверь, а Сергей остается стоять перед нею, чувствуя себя потерянным, ненужным и слабым, и слышит еще, как скучающий Ольгин голос отвечает на какой-то вопрос в квартире: «Да так, приятель по музыкальной школе…»
Я хотел бы забыть то унижение. Но… Это воспоминание — последнее. И Ольга прекрасно знала, что делала, поступая со мной тогда именно таким образом. Это навсегда осталось у меня, одна из тех вещей, которые постоянно теребят сердце, не дают ему покоя, не позволяют замкнуться в драгоценной хрустальной скорлупе моего тщательно взлелеянного одиночества.
Она действительно не оставляла меня в снах, никогда не являясь в них лично. Что снилось мне?.. Какие-то пустяки. Ромашки на лужайке. Солнце, садящееся в море. Березки, склонившиеся над рекой. В общем, открытки. Эти видения, похожие на старые почтовые открытки, странным образом отравляли волю и ум. Порой я хотел, чтобы вместо них явилась богиня Ламмашта и попыталась бы задушить меня во сне.
Но в этих сиропных видениях была Ольга, и, посему, я не мог от них отказаться. Я бродил солнечными лугами, и все думал, что однажды, где-то, у пенька на краю опушки, на поваленном бревне, на крыльце старинного резного дома будет сидеть она и улыбаться мне, встряхивая легкими кудрями. Но ни разу не было в снах ни ее лица, ни ее фигуры.
Я отпустил Ольгу — и платил за это своим покоем, самой своей личностью.
Я не желал отпускать Лену.
Я пришел к Председателю и сказал ему: «Я хочу вернуть свою женщину, которая ушла к мертвецам». Он только выгнул бровь…
…Представительный мужчина в сером костюме изгибает высокую густую бровь, на лице его появляется усмешка опытного администратора.
— Ты знаешь, что это будет тебе стоить? — спрашивает он черноглазого молодого человека, который стоит напротив его стола в офисе с непроницаемым выражением лица.
— Представляю.
— О нет, вряд ли, юноша. Дар ясновидения дает вам многое, но и ставит в таких делах в особое положение, более уязвимое… вы ведь валялись уже, пронзенные Копьем Истины, вам так охота повторить опыт?