Симарглы
Шрифт:
«А самое непонятное, — звучал в голове Лены усталый голос Вика, — самое странное… У него получилось, все-таки получилось, девочки. Не до конца… Тамара так и осталась отверженной, Лена это видела. Но с ее сыном все в порядке. Правда… я видел глаза Артема, когда он шагнул из окна, потому что не мог больше жить. Представляете, он умер, упав с пятого этажа. Умер человеком. И где теперь его душа — Бог весть. Или не Бог».
И холодная рука сжимала Ленино сердце.
«И что теперь будет? — гневно, зло спросила Карина. — Вы что, сукины дети, потакатели хреновы, отдали город на растерзание не за понюх табаку?!»
«Не совсем, — глаза у Вика были как у побитой собаки,
Лена не стала об этом думать, вернулась домой и заснула. А когда проснулась, ее почти сразу нашла Карина и вытащила на прогулку.
Карина была непривычно добра, сердечна и демократична. Конец Света, что ли, приближается?
Она даже купила две вазочки с мороженым. На вопрос о деньгах махнула рукой: «С банкомата сниму… с техникой дружить надо. Ничего, еще научу тебя».
Мороженое было вкусным, но приторным.
— Я представляла шабаш чем-то совсем другим, — сказала Лена. — Знаешь, гора, ведьмы голые пляшут…
— И это тоже бывает. Иногда, — кивнула Карина. — Но зло — оно на то и зло, что всегда современно. Оно любые формы принимает.
— Карина… а кто такие эти «темные»? Вампиры? Зомби?… Черные маги? Кто?
— Ну, оборотни низший эшелон, почти что домашние животные, а вампиры не из наших широт. И тоже так… шушера. Черные маги… Начать с того, что любая магия по своей природе — черная, ибо она запретна. С очень немногими исключениями. Вот ясновидение — это не магия, это дар. Потом магия природы и магия города — это и дар, и талант, и чувство. Нам она разрешена. Даже среди живых встречаются ее адепты. А если ты занимаешься чем-то другим… короче, в аду заранее местечко забивают.
— Почему запрещена?
Карина вскинула на нее глаза.
— Власть.
Потом добавила:
— Власть — это все, к чему они стремятся. Потому и Омск пытаются захватить.
Лена оглянулась. Суета как суета. Торговый центр как торговый центр. Центр. Сердце. Покупки, эксклюзивные товары. Только у нас и только для вас. Налетай. Лучший подарок. Покупай. И это и вон то. Будь счастлив.
Живи, короче.
Нормальная жизнь вокруг.
— Но я их не вижу.
— Их очень трудно заметить. Особенно сейчас.
Некоторое время Лена молчала, не решаясь спросить. Потом спросила, потому что излюбленные паузы Карины бесконечно ее бесили.
— Так все-таки, кто они такие?
— Ты знаешь, — начала Карина, не дослушав даже вопроса, — когда я была жива, я была правоверной коммунисткой. Пионеркой. В комсомол вступить не успела. Перефразируя мусульман, «правовернее Ленина». Мы тогда жили в Ленинграде. И вот как-то со мной был случай… до сих пор его себе простить не могу. Кажется, ничего хуже со мной не случалось, — она снова сделала до невозможности длинную паузу, и, когда Лена уже готова была попросить продолжить, продолжила. — Была зима пятьдесят второго года, и мне как раз купили новое пальто с меховым воротником. Неслыханная роскошь, особенно для девочки таких лет, но это был бабушкин подарок. Я хотела было его не взять — мещанство! — но мама уговорила не обижать старушку. В общем, я его одевала. Ругала себя ужасно за то, что мне нравилось его носить, но носила. Я выглядела в нем почти взрослой… и не такой худой. Это сейчас худоба — достоинство, а тогда девчонки мечтали располнеть. В общем, как-то ночью я шла по набережной… знаешь, та, со львами, знаменитая. То есть
— Отвела его в ближайший партком? — предположила Лена.
— Что? — Карина удивленно посмотрела на Лену… невесело усмехнулась. — Девочка, ты хоть знаешь, что такое партком?
— Честно говоря, не очень.
— Ну вот. Нет, конечно, надо было отвезти его в милицию или куда… или еще что-то сделать… но мне это даже и в голову не пришло! Я просто сказала ему: «Не выдумывай, мальчик! Как тебе не стыдно!» — и пошла дальше. А он остался стоять. До сих пор думаю, что с ним стало?
Звенел голос под потолком: «На втором этаже в секции мягких игрушек…», болтали что-то за соседними столиками, пили колу… а над двумя девочками повисла тишина.
— Думаю, как-то все образовалось… — предположила Лена. — Денег заняли или еще что…
— Да, вероятно, — лицо Карины оставалось таким же неподвижным. — Вероятно. Холодная улица, ветер с моря, фонари еле горят. Вероятно. Я потом попыталась его найти… после смерти. Но уже два года прошло. Может быть, я его даже видела тогда во дворе, но не узнала. Дети очень быстро меняются.
И Лена почему-то вспомнила свой сон — длинный мост, и фонари. И она, маленькая девочка, в буденовке и шубе, перевязанной шарфом крест-накрест, стоит и смотрит вслед Сергею и уходящей с ним под руку Карине. На Карине — пальто с черно-бурым лисьим воротником.
Ей стало холодно.
— Понимаешь, дело не в том, что я поступила плохо, — продолжала Карина между тем. — Дело в том, что мне даже в голову не пришло, что можно поступить как-то иначе. Горе, боль… они существовали где-то вне, в прошлом, за «железным занавесом». Здесь и сейчас все было бесконечно, непробиваемо хорошо. И я гордилась этим. Ох как я была горда!
Еще одна пауза.
— Гордость — это единственный грех, который не может быть прощен… исключая самоубийство. Гордость ослепляет, от нее очень трудно, почти невозможно отказаться, особенно если не осознаешь ее как гордость или считаешь ее достоинством. Те люди, которых ты видела… было страшно смотреть в их лица, правда? Они преодолели гордость. Преодолели все чувства вообще. Они и людьми-то перестали быть. Это не «старое доброе зло». Это зло изначальное.
Пауза.
— Они — тайная организация?
— О, полагаю, у них есть какая-то структура, но вряд ли можно назвать их организацией. Армией — да. Орденом — еще точнее. Хотя членских взносов или общих обрядов у них нет… или есть? Не знаю. Они очень редко работают со взрослыми. Чаще всего с детьми.
— А почему симарглы занимаются ими? Они что, пытаются преодолеть смерть?
— Они все пытаются, — Карина неприятно улыбнулась. — И это тоже. И мешают нам. Но главная причина не в этом. Главная причина в том, что симарглы — бывшие люди. И спокойно смотреть на их непотребства мы не можем.