Симпатичная москвичка желает познакомиться
Шрифт:
— Постой, — встряхнула головой я, — но если тебе так показалось, зачем же ты с ним встретилась? Зачем вообще ему написала?
— Ты не понимаешь, Санька… — вздохнула Верунчик, — да я же всю жизнь хотела попасть в Париж! Это ж мечта у меня такая.
— Но не таким же образом ее исполнять, — пробормотала я, — ну и как тебе Париж?
— В том-то и дело, что до Парижа я не добралась. Все началось, как всегда. Мы переписывались, пару раз мило поговорили по телефону…
Я недоверчиво хмыкнула:
— Каким же, интересно, образом? В телефонной беседе твой любимый иностранный язык — язык тела — не пригодится.
— Да
— Дирижабль-то тут причем?
— Звучит уж больно красиво, — мечтательно протянула она, — Но неважно. Все было как всегда. Я дала ему номер своей кредитки, чтобы он перечислил деньги. И пароль.
— Зачем? — ахнула я. — Без пароля деньги разве нельзя перевести?!
— Там были какие-то проблемы… И вообще, чего ты ко мне привязалась?! — агрессия обиженного Верунчика обрушилась на человека, не имеющего никакого отношения к ее причинам, то есть на меня. — Да я плевать хотела на эти кредитные карточки!! Я сроду ими не пользовалась! Завела вот специально для иностранных женихов. Чтобы они мне деньги на поездки переводили. Но этот… Этот вор вместо того, чтобы перевести на мою карточку тугрики…
— Снял их с нее, — догадалась я, — там много было что ли?
— Порядочно, — вздохнула Верунчик, — мне как раз еще один перевел, нигериец. Я к нему собиралась. То есть… Если честно, я собиралась купить на них шубу. Старая износилась совсем.
— Шубу, — тяжело вздохнула я, — ты собиралась купить шубу на деньги, которые прислал тебе добрый нигериец. Чтобы ты приехала к нему, и вместе вы зажили бы долго и счастливо.
Веркины зеленые глаза сузились. Она стояла так близко, что мне пришлось практически прижаться спиной к грязноватой батарее, а ведь на мне было светлое джинсовое пальто.
— Ты меня упрекаешь или это мне кажется? — со светской холодностью полюбопытствовала она. — Тебе что, и в самом деле ни капельки меня не жаль?
— Верка, но ты же тоже по сути обманщица и мошенница, как и он. Представь, что сейчас рассказывает о тебе нигериец.
— А мне не наплевать? Мне шуба новая нужна.
Я покачала головой. Такие люди, как она, вызывают во мне чувства изумления и зависти одновременно. Мне вот никогда не научиться вести себя так нагло, прыгая по чужим головам с изяществом беременного бегемота. Даже если я попробую вести себя так нагло, у меня все равно ничего не получится. Для этого мне не хватает самого главного: глубокого внутреннего убеждения, что все кругом мне должны.
Лично мне кажется, что наглая Верунчик получила по заслугам. Но если я не желаю быть съеденной заживо, то уж лучше не буду читать ей мораль.
Тем более что у меня и своих забот по горло.
Меня ведь ждет мой суперрепортаж!
Разоблачительная разгромная статья о мошеннике Алане Джексоне, которая непременно сделает меня звездой международной журналистики!
ГЛАВА 14
Вдверях кабинета главного редактора я столкнулась с его секретаршей, Диночкой, туповатой самовлюбленной обладательницей длиннющих ног, стервозного нрава и интеллекта дрессированного хомяка. Как назло, в руках эта орясина держала поднос, на котором стояли чашка из-под кофе, сахарница и вазочка
Почему-то Диночка решила, что во всем виновата я.
— Смотреть под ноги надо, когда так несешься, — прошипела она, — кстати, на твоем месте я бы так не торопилась.
— Это еще почему?
— На этот раз наш Максим Леонидович наконец решился избавиться от балласта, — радостно ответила она.
Интересно, что может внушить такой оптимизм человеку, которому предстоит наманикюренными своими пальчиками отдраивать испачканный ковер?
— От какого еще балласта? — устало спросила я.
— От тебя, — рассмеялась Диночка, — даже стажерам-первокурсникам известно, что главный балласт нашей редакции — это Саша Кашеварова!
Признаюсь честно, меня немного задела снисходительная насмешливость юной стервы. Да как она может так со мной?! Да когда я была уже личностью и впервые поцеловалась не с помидором, вечным поцелуйным тренажером неопытных особ пионерского возраста, она еще носила синтетические бантики в косах. Но отчаиваться я не собиралась. Даже если Степашкин и правда решился на мое увольнение, он мигом все переиграет, когда узнает об эксклюзивном материале, который я собираюсь написать.
Если честно, я даже немного нервничала. Я чувствовала себя крутой журналисткой из кино, которая серьезно нахмурившись, выкладывает шефу невероятные факты, после чего он жмет ей руку, уважительно, как равной.
Я вошла в кабинет Степашкина и остолбенела.
На столе стояла трехлитровая банка, а в ней — пышный букет бархатистых роз. Я машинально посчитала — пять, семь, одиннадцать — ого! — целых семнадцать штук. Не иначе как наш офисный брюзга собрался на балетную премьеру, и надеется вручить это недолговечное великолепие как минимум Волочковой. А может быть, у него у самого какое-то торжество, и незнакомый добряк подарил букетик ему, Степашкину. Вот наивный чудак, не догадался, что такие люди, как Максим Леонидович, ко всем проявлениям живой природы относятся весьма скептически. И потом, у него, кажется, вообще на цветы аллергия — во всяком случае, в степашкинском кабинете не сыщешь не то чтобы неприхотливой гардении, но даже скучного кактуса.
Но самый главный шок поджидал меня впереди.
За столом главного редактора сидел вовсе не Степашкин, а какой-то незнакомый мужчина в стильных вельветовых джинсах и черной шерстяной водолазке. Его лицо имело благородно золотистый оттенок, он был явно из любителей понежиться в тепле ультрафиолетовых ламп солярия. Голубые глаза выглядели по-мультипликационному ярко на этом загорелом лице. Его светлые волосы были художественно взъерошены — но не надо думать, что он за собой не следил, потому что мой меткий взгляд углядел, что этот артистический беспорядок был закреплен с помощью геля.