Симпатичная москвичка желает познакомиться
Шрифт:
Неужели… Неужели их и в самом деле подсовывал мне мой главный офисный недруг, Максим Степашкин?!!
— Но… Зачем? — только и смогла тихо спросить я.
— Что — зачем?
— Зачем вы присылали мне розы?
— Да потому что нравишься ты мне, дура стоеросовая!! — рявкнул он. — И не надо делать вид, что ты никогда этого не замечала.
— Но я… Я и правда не замечала никогда, — ошарашенно пробормотала я, — да и как я могла заметить, если вы все время на меня орали и угрожали увольнением.
— Так ведь не уволил же ни разу, — неожиданно спокойным голосом сказал Степашкин, — а все остальное —
— Ничего себе защитная реакция, — возмутилась я, — да вы мне чуть всю охоту к журналистике не отбили! И даже по телевизору зачем-то сказали, что собираетесь заменить своего заместителя!
— А, так вы все-таки видели тот сюжет, — улыбнулся он, — это была спонтанная злость. Глупо, конечно, но я подумал, что вдруг вы посмотрите на меня и заметите… Хотя, зачем это я вам сейчас-то говорю…
— А вместо меня вас заметила моя подруга Жанна, — пробормотала я, — но все равно, вы могли бы держаться со мною повежливее!
— Да скажите спасибо, что я вообще допустил такую никчемную девицу в редакцию, — парировал он, — да вспомните, как вы появились! Вашу так называемую стажировку! Вас же вообще не интересовали статьи, вам с подружкой вашей только и надо было получить гонорар и спустить его на шмотки.
Я застенчиво потупилась. Не могу сказать, что он стопроцентно прав, но какая-то доля истины все же была в его обвинениях. И все же, вспомнив нашу с Леркой первую журналистскую практику, я не смогла сдержать сентиментальную улыбку.
Зря Степашкин так обо мне, я же по сути не виновата. Если бы меня отправили освещать какой-нибудь показ мод (ведь я с юности мечтала именно о работе модного обозревателя) или брать интервью у прославленного дизайнера — я бы не опозорилась и отнеслась бы к этому с должным энтузиазмом. Но нет, две неопытные журфаковские девушки, как выяснилось, до по-настоящему интересных репортажей не доросли. Первое мое репортерское задание было таким: написать о какой-то желудочно-кишечной инфекции, которую можно заполучить, жуя немытые рыночные фрукты. Не так я представляла себе журналистскую свою карьеру, совсем не так. Вместо того чтобы отправиться на закрытый светский раут и задавать ироничные меткие вопросы шокированным моим отточенным интеллектом знаменитостям, пришлось в страшную жару переться в больничное отделение, где томилось несколько десятков мучимым поносом страдальцев. Вникать в их проблемы мне было, мягко говоря, неинтересно. Так что статью я написала кое-как, без души.
Не знаю, может быть, я в чем-то не права…
Но кто вложил бы часть своей души в глупую писанину о поносе?! Не смешите меня.
— Не таким уж плохим работником я и была, — обиженно возразила я, — ну, может быть, только в самом-самом начале. Зато потом, когда я стала редактором рубрики моды, все изменилось.
— Да уж, тряпками вы интересовались всегда, — нехотя подтвердил Максим Леонидович, — а вот на меня вам, как обычно, было глубоко плевать. Вспомните, как я однажды пригласил вас вместе поужинать? И что вы сказали в ответ.
Хм, я смутно припоминала, что несколько лет назад Степашкин, столкнувшись со мной в редакционном коридоре, преградил мне путь и что-то промямлил насчет того, что мне, мол, надо серьезнее относиться к карьере, а то он уволит меня со дня на день. И поскольку, он слишком
Только вот, что я ему ответила, не помню, хоть режьте. Дело в том, что в тот день кто-то из бухгалтерии отмечал день рождения, ну я и хряпнула парочку рюмок домашней наливки в честь именинницы. Так что мне море было по колено. Но уверена, что он как всегда, преувеличивает — при всей моей классовой ненависти к начальственному сословию, я никогда не скатывалась до грубого хамства.
— Вы ответили, что я могу засунуть свои советы себе же в задницу и прокрутить ими четыре раза против часовой стрелки. Вот что вы ответили, если пересказывать дословно.
Я не смогла сдержать рвавшийся на волю идиотский хохоток.
— Что, правда?
— Правда, — выражение его лица было таким трагическим, что я еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться, — а еще вспоминается… Один раз я собрал всю редакцию на пикник, к себе на дачу. Если честно, я сделал это только, чтобы увидеть вас. Но вы были единственной, кто не пришел вообще.
Да, припоминаю, как я удивилась, обнаружив на своем рабочем столе отпечатанное на цветном принтере приглашение. Весьма игривый текст сопровождала фотография Степашкина — в неизменной голубой с полосками рубахе он восседал на каком-то замшелом пне возле костра и серьезно пялился в объектив. Естественно, я никуда не поехала.
Во-первых, я принципиальная горожанка. Ненавижу мероприятие, которое имеет благостное название «выбраться на природу». Сначала ты полтора часа угрюмо потеешь в переполненной электричке, потом уныло тащишься сквозь какие-то непролазные леса, где на твои ноги с аппетитом набрасывается ядреная крапива. Пытаясь перейти хиленький ручей по влажному бревну, ты непременно споткнешься и наберешь полные сандалии пахнущей гнилой тиной воды. Уныло бредя сквозь залитое солнцем поле, ты будешь трижды атакована не в меру наглой осой и по закону жанра наступишь в самую середину свеженькой, еще дымящейся коровьей кучи.
Ну а потом тебе придется сидеть на корточках у костра, по мере возможности уклоняясь от едкого дыма. Правда, в качестве награды за адовы муки тебе, быть может, вручат палку слегка пригорелого шашлыка.
Вернувшись домой, ты обнаружишь, что у тебя сгорел нос, расцарапаны ноги, а белые брючки от «Москино», которые ты надела, чтобы быть похожей на румяную любительницу свежего воздуха из журнала «Шейп», испачканы землей и травой.
Ну а во-вторых — ну не глупо ли отправиться на дачу к тому, чей вид провоцирует у тебя лишь неконтролируемые рвотные позывы?
Так что ни на какие шашлыки я, само собой, не поехала.
— Вы поступали со мной очень жестоко, — продолжал распинаться Степашкин, — нет бы сразу сказать, что как мужчина я вас не интересую. Но нет — время от времени вы давали мне надежду.
Кажется, я потихонечку схожу с ума.
Некстати мне в очередной раз вспомнился съеденный в далеком студенчестве галлюциногенный гриб.
— Я? Вам? Каким же образом, интересно мне знать?!
— Однажды я увидел на вашем столе свою фотографию, — потупившись, выдавил Максим Леонидович, — в красивой такой рамочке. Я подумал, что, может быть, вы тоже в меня влюблены, просто подойти стесняетесь…