Символ Веры
Шрифт:
Как бы то ни было, Байнет нынче уже на том свете, свободен от мирских забот. А Франц с Гильермо здесь, живы и в опасности, словно ягнята во тьме, лишенные пастыря. И время не терпит.
Мулат крутил педали, аппарат катился по одной из улиц, ловко огибая автомобили и родственников по транспортному классу. Хотя водитель относился к явным негроидам, он с истинно арабской ловкостью и цветистостью ухитрялся одновременно ругательски ругать автомобилистов, корчить рожи коллегам, делать комплименты симпатичным особам и комментировать вообще все происходящее. Например,
– О! Что то разбушевались нынче фараончики, не так ли, почтенные господа? Носятся, как наскипидаренные! Я-то хорошо понимаю, не думайте, я знаю, как это бывает. Как то раз моя почтенная матушка решила подлечить больную кошачью задницу, а надо сказать, была она подслеповата... матушка, то есть, не кошка и не задница, и перепутала масло со скипидаром...
После короткого раздумья Франц соотнес наскипидаренных фараонов с недавними событиями и счел, что между этими двумя явлениями определенно есть связь. Вспомнилось напутствие Байнета.
«Мы не знаем, кого они успели купить. Один подсаленный чинуша, и вы оба не доживете до утра. Удавят в камере и все. Вывози его из города, там свяжись с Александром.»
Да, это будет самым верным - секретарь схватился за мысль, как утопающий во грехе хватается за соломинку веры.
– На вокзал, - бросил он мулату.
– Какой именно?
– сразу откликнулся тот.
Франц замялся.
– Уехать быстро, незаметно, недорого?
– ухмыльнулся негр.
– Точно, - выдохнул секретарь.
– Именно так.
– Значит нумер три, - подытожил водитель.
– Тридцать франков!
– Что?
– не выдержал Франц.
– Это и десятой части не стоит!
– Все верно, месье, все верно, - рассмеялся мулат, светя своей сюрреалистичной улыбкой в битое зеркальце заднего обзора.
– Три франка за дорогу, а остальное - маленькая премия. Воспоминание о вашей щедрости согреет мою душу, вернет веру в благочестие, и я вряд ли вспомню о таких добрых и отзывчивых людях, если кто-нибудь спросит.
– А без премии ты соответственно будешь стенать на весь белый свет о неправде людской, аки кимвал звенящий?
– сквозь зубы уточнил Франц.
– Истинно так, месье, истинно так, - закивал хитрый коричневый водитель.
– Готовьте денежки, и помчимся, как ветер!
Он повернул рычаг, выключая аккумулятор. Трицикл задрожал, затрясся еще сильнее, но покатил гораздо быстрее.
* * *
– Не иначе проповедовать будут и деньги клянчить. Сейчас я их шугану, святош поганых.
– Прошу прощения, - на хорошем французском отозвался один из святош, тот, что выглядел почище и поприличнее, сверкая лысиной и очками с одной погнутой дужкой.
– Не надо нас ... шугать. У меня... у нас ... есть для вас предложение. Дело.
Ганза с немым удивлением воззрилась на святых отцов. Святые отцы смотрели
Контрабандисты видели перед собой двух странных «чертей», как весьма точно выразился англичанин. Один пониже ростом, в пиджаке мелкого конторщика, которому приходится носить перелицованные вещи и нет денег на пошив воротника. Зато очки хоть и подломаны, но в тонкой изящной оправе, какую не встретишь в трущобах и бедных кварталах. Хольг посмотрел на ботинки лысого. Те были запылены и забрызганы какой-то черной гадостью, схватившей кожу тонкой коробящейся пленкой. Но пошиты хорошо, не рваные и к тому же на тонких шнурках. Целых шнурках, что немаловажно.
Второй пришелец вообще выглядел сущим пугалом, к тому же малость заблеванным, хотя и оттертым (или плохо отмытым). Высокий, длинноволосый, лет пятидесяти или около того. Седой, с узкими чертами лица и глубоко запавшими глазами. Глаза те малость с придурью и зрачки расширены, как у накидавшегося хлорэтила аскари перед боев. Одет соответственно, в тряпье не по росту и размеру. Поверх сутана, но под ней...
– Это что, халат?..
– прошептал Кушнаф.
– Точно, шелковый. Хорошо его забрало, одно на другое надевать.
В общем люди, которые при первом взгляде показались святыми отцами, после более тщательного обзора показались скорее скользкими типами непонятного рода занятий. Даже истинная католичка Родригес скривилась в недоумении.
Гильермо смотрел на странных людей перед собой, как через толстое стекло иллюминатора. В памяти Боскэ зиял здоровенный провал - вот буквально только что они с Францем вырвались из отеля, затем пробирались по каким-то задворкам приличных домов... Затем... Что же было затем? И кто эти странные клошары? Потому что на сколь-нибудь приличных людей они совершенно не походили. Отвратительные рожи, что белые, что цветные. Китаец, два негра, азиат непонятного происхождения...
Но больше всего отвращали не жуликоватые физиономии, на которых явно отображалась порочность, но общая печать неблагополучия. Гильермо казалось, что он смотрит на персонажей Босха, несчастливых людей с тяжко изувеченными душами. Землистые лица, одинаковые чуть ссутуленные позы, как будто они постоянно мерзли и старались сохранить тепло. Взгляды исподлобья, а вожак клошаров вообще разворачивал голову набок, словно плохо видел одним глазом. Скула у него едва заметно подергивалась в нервном тике.
– Дело?
– переспросил дерганый, еще сильнее отворачивая лицо. Он был молод и даже мог бы показаться красивым, но впечатление портил тик и солидная щетина. Не романтическая небритость, а запущенная поросль, которой уже несколько дней не касалась бритва.
– Говори, какое дело, - недружелюбно сказал Хольг.
____________________________
– События обрели неожиданный поворот, - заметил слепец.
– Слишком уж неожиданный, надо сказать.