Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Лавров Александр Васильевич

При жизни Сидорова были напечатаны лишь два его стихотворения – в альманахе «Хризопрас» (в посмертный сборник они не были включены). В январе 1909 г. – видимо, в дни предсмертной болезни или сразу после кончины – увидел свет его первый критический опыт в высокопрестижной «Русской Мысли»: рецензия на книгу Георгия Чулкова «Покрывало Изиды» (К. Г. Локс в мемуарной книге передает с чужих слов реакцию Валерия Брюсова по прочтении этой рецензии: «Вот человек, который нам нужен» [528] ). Журнал «Весы» в апрельском номере за 1909 г. представил покойного поэта своей аудитории подборкой из четырех стихотворений. За ней последовал упомянутый посмертный сборник, не оставшийся по выходе в свет незамеченным. В одном из откликов говорилось, что стихи Сидорова «производят хорошее впечатление»: «В них много хорошего литературного вкуса, изящества и музыкальности, и, чт'o особенно ценно, они оригинальны и не шаблонны. Но в них чувствуется иногда явная подражательность современным поэтам-модернистам (например, А. Блоку и В. Брюсову). Очевидно, что в лице Ю. Сидорова наша современная литература, столь бедная настоящими поэтами, потеряла крупное и серьезное дарование. Автор лежащей пред нами книжки дал литературе очень мало: он отцвел, не успев расцвести, но то, чт'o он успел дать, полно яркой и свежей талантливости. Его стихотворения запоминаются и охотно перечитываются». [529] Более сдержанным и осторожным в своих оценках был В. М. Волькенштейн: «Трудно судить, в каком

направлении развивалось бы дарование молодого поэта. Большинство стихов, оставленных им, – красочные наброски, сделанные довольно свободно, но недостаточно прочувствованные, как-то недостаточно интимные для того, чтобы посторонний читатель мог судить о нем ‹…› все эти яркие эскизы еще лишены той силы художественного содержания, которая необходима для того, чтобы стихотворение волновало и запоминалось». [530] Наконец, Е. Л. Янтарев (Бернштейн) вообще отказывал поэтическим опусам Сидорова в каком-либо литературном значении и полагал, что друзья покойного без всяких оснований возвеличивают его имя: «Ю. Сидоров был самым обыкновенным юношей, очень начитанным, очень не глупым, с громадной любовью к искусству, литературе. Таких восторженно любящих литературу, начитанных и пишущих стихи юношей тысячи, и из их числа Сидоров ничем не выделялся. Совершенно неизвестно, конечно, что вышло бы из Сидорова впоследствии, и труднее всего судить об этом по его слабым, наивным и несовершенным стихам ‹…› стихи Сидорова из тех, какие пишут все начинающие поэты его лет и развития. Есть несколько удачных строк, есть два-три новых образа, но в общем все тускло, наивно, подчас по-детски напыщенно, подчас просто смешно. Есть влияния почти всех современных поэтов. И решительно нет ничего своего, подлинного, такого, что давало бы хотя отдаленное основание утверждать о будущем значении Сидорова». [531]

528

Локс Константин. Повесть об одном десятилетии (1907–1917) / Публикация Е. В. Пастернак и К. М. Поливанова // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 15. М.; СПб., 1994. С. 44.

529

Нива. Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения. 1910. № 11. Стб. 497–498. Без подписи.

530

Современный Мир. 1910. № 11. Отд. II. С. 161.

531

Утро России. 1910. № 246. 11 сентября. С. 5. Подпись: Е. Я – в.

Валерий Брюсов, напротив, в своих оценках не проявил обычной для него критической суровости и нелицеприятности и даже согласился с доводами тех, кто высоко отзывался о покойных поэтах (сборник Сидорова он рецензировал параллельно со «Стихотворениями» В. Полякова, еще одного безвременно ушедшего автора): «Почти всегда в начинающем писателе гораздо больше сил потенциальных, которые чувствуются при непосредственном с ним общении, нежели возможностей осуществить свои замыслы. ‹…› Вот почему приходится доверять показаниям друзей двух умерших поэтов и стараться найти в оставленных ими “опытах” крупицы тех богатств, какие с ними погибли». [532] Содержание книги убедило Брюсова в том, что «потенциальные силы» у ее автора имелись и готовы были с большей выразительностью проявиться: «В стихах Сидорова много подражаний, но самые эти подражания свидетельствуют об исканиях, о желании учиться своему делу. И то там, то здесь среди строф и стихов, сделанных по чужому образцу, мелькают приемы самостоятельные, видны попытки создать свой язык. Отдельные стихи решительно хороши ‹…›». [533] «Потенциальные силы», таящиеся за стихами, «еще такими незрелыми, такими подражательными», почувствовал у Сидорова и Н. Гумилев: «… попадаются у него свои темы ‹…› уже намечаются основные колонны задуманного поэтического здания: Англия Вальтер Скотта, мистицизм Египта и скрытое горение Византии». [534]

532

Брюсов Валерий. Среди стихов. 1894–1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. М., 1990. С. 328. (Впервые: Русская Мысль. 1910. № 10).

533

Там же.

534

Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 113. (Впервые: Аполлон. 1910. № 10).

Все рецензенты посмертного сборника Юрия Сидорова констатировали, в той или иной мере и с различными оценками, преобладание в нем подражательных, ученических опытов, выявлявших сугубую зависимость их автора главным образом от его старших современников – символистов. «Переимчивый» характер своего стихотворчества, видимо, вполне ясно осознавал и сам Сидоров. Три стихотворения в сборнике посвящены Андрею Белому и представляют собой вариации характерных для этого поэта лирических тем; в них слышны отзвуки и из первой книги стихов Белого «Золото в лазури»:

Я в воздушном, возлюбленном храме,Я – услышавший тайную весть:«С нами свет просветляющий, с нами,Смертной ночи не будет и несть»(«Всенощная»), –

и из позднейших его стихов, объединенных в книгу «Пепел», увидевшую свет незадолго до смерти Сидорова:

Только вихри, мятели и вьюгиПо пустынным, по снежным полям.В неизбежном, в безвыходном кругеИ несутся, и вьются… А там, –Там народ мой изверился в Бога,А единый оставшийся путь:Занесенная снегом дорога,Безнадежная смерть как-нибудь.Злое сталось с отчизной моею,Не видать ни земли, ни небес,Вьюга, вьюга несется над неюИ смеется, и плачет, как бес.(«Мчатся бесы»). [535]

535

Сидоров Юрий. Стихотворения. С. 88, 63.

Историко-мифологические мотивы и «экзотическая» образность, отличительные для поэтических миров Бальмонта и Брюсова, в стихах Сидорова также развиваются на свой лад: начинающий поэт, правда, не парит над всеми веками и народами, а избирает для себя одну, но мало освоенную русской поэзией сферу – Древний Египет. (Отсвет этих тяготений знакомые Сидорова замечали даже в его внешнем облике: «Окаменелое, желтое, безволосое, похожее на маску лицо египетского аскета оживлялось детской улыбкой»; [536] «Бритая голова и прекрасные темные глаза, какая-то глубокая не то что старость, а древность делали его действительно похожим на бюст современника Рамзеса или Аменхотепа. Он знал об этом и писал “египетские стихи”». [537] ) Впрочем, и египетские мотивы в его творчестве обнаруживают ближайшие отголоски опять же в русской поэзии: «Псалом офитов», например, непосредственно соотносится с «Песней офитов» (1876) Вл. Соловьева. Специфически декадентские «диаболические» дерзновения также оставили свой след в стихах Сидорова; в посмертный сборник составители не рискнули включить его стихотворение «Каинит» (январь 1907 г.), которое привел Борис Садовской в своей книге «Ледоход» (имя Христа заменено в этой публикации точками):

536

Соловьев Сергей. Юрий Сидоров // Сидоров Юрий. Стихотворения. С. 16.

537

Локс Константин. Повесть об одном десятилетии. С. 33. То же «египетское» начало в облике и личности Сидорова живописует Б. Садовской в стихотворении «Посвящение», опубликованном в первой книге автора «Позднее утро. Стихотворения. 1904–1908» (М., 1909): // Твой дух парит над вечным Нилом. // Ты друг Египта с давних пор. // Каким непобедимым пылом // Исполнен твой далекий взор! // Жрец желтоликий, темноокий, // С обритой мудро головой, // Ты светоч радости высокой, // Не зная сам, зажег собой. // (Садовской Борис. Стихотворения. Рассказы в стихах. Пьесы. («Новая Библиотека поэта». Малая серия). СПб., 2001. С. 37, 351–353 – примечания С. В. Шумихина). «Юношей с желтым египетским профилем» называет Сидорова Б. Садовской в своих мемуарных «Записках» (Российский архив. Вып. I. М., 1991. С. 136. Публикация С. В. Шумихина). См. также: Панова Л.Г. Русский Египет. Александрийская поэтика Михаила Кузмина. М., 2006. С. 262, 275, 298–299, 453–454.

Осанна вам, Содом-Гоморра,Хвала, – ваш блуд святой велик;Тебе, под тенью сикомора… предавший ученик;Кто воссылал богохуленья,Как гимн, во имя крыльев зла,Всем, кто дерзнул на преступленье,Да будет вечная хвала. [538]

Урбанистические зарисовки Сидорова очевидным образом навеяны аналогичными опытами Брюсова. Первое стихотворение начинающего автора, появившееся в печати и еще очень далекое от художественного совершенства, но отразившее живые и подлинные эмоции, рожденные революционными днями 1905 г., представляется, с одной стороны, всецело зависимым от брюсовских «Грядущих гуннов» и, с другой – бросающим отсветы в будущее, предвосхищающим одические инвективы и образную ткань блоковских «Скифов»:

538

Садовской Борис. Ледоход. Статьи и заметки. Пг., 1916. С. 163.

Новые варвары

Наде Ц.

Нам часто твердят, что новые варвары, мы;Хотим разорвать золотые листыПергаментов древних; храм знанья,Культуры старинной, хотим мы зажечь, –Поэтому смертью ликует наш меч,Подняли мы наши огни.Пусть так, – я не стану скрывать,Мы клятву даем до конца разрушать;Но разве не ярче те песни, что меч наш поет,Чем старых писаний чернильный налет?И в факелах наших не солнце ль горит?Глаза ваши тусклые ядом слепит.Но мрамором строен ваш храм из колонн –Коробится там и гниет почерневший картон.Поверьте – не меньше, а больше, чем вы,Мы любим святого познанья цветы.Мы знаем – светильник из пламенных розОткроет нам Бога, – явится Эрос.Припомните, мудрые, – варвары Бога нашли,Христос – этот варвар, крушитель устоев, преград,И мир содрогнулся, как бурей объят.И муки терпели от вас, но радостно шли.Затем им смиренно хвалу возносилиВы, черви могильные, им же потом говорили:«Рим должно разрушить, чтоб счастье найти,– Не правда ли, братья, ведь нужно идти?»Вы – мерзкие гады, – слепцы.О, вот почему, не боясь, я кричу:«Я – варвар, но миру я Бога найду». [539]

539

Хризопрас. Художественно-литературный сборник издательства «Самоцвет». М., 1906–1907. С. 27–28.

Отчетливо обозначаются в стихотворениях Сидорова «неоклассические» тенденции, характерные и для одновременно рождавшихся поэтических опытов его друзей – Бориса Садовского и Сергея Соловьева, и для авторов, с которыми он не был лично связан (например, для петербуржца Юрия Верховского). Сидоров ориентируется одновременно на «золотой век» русской поэзии, пушкинскую традицию, и на культуру XVIII века, стилизуя ее отличительные жанровые особенности; объект его лирических излияний выступает под условным – вполне в духе стилизуемой эпохи – именем Алины:

Какая странная отрадаВ исходе лета, ясным днемСреди зеленых кленов садаСидеть с Алиною вдвоем!(«Минута»);И поцелуи снова сладкиИ так волнующе легки,Когда разыщется в перчаткеПросвет белеющей руки.Глядеть на нити паутины,На золотые кружева,Приготовляя для АлиныПризнаний робкие слова!..(«Привет, осеннее веселье!..). [540]

540

Сидоров Юрий. Стихотворения. С. 31, 46.

Реабилитация «вещного» мира, развоплощенного в «декадентско» – символистской мелодике и риторике, сказывающаяся в этих лирических экзерсисах («перчатка», увиденная на руке сидоровской Алины, скоро, благодаря Ахматовой, окажется одной из опознавательных примет новой поэтической образности), сближает юношу-стихотворца с теми его сверстниками, которые громко заявят о себе несколько лет спустя после его кончины. Показательно, что будущий теоретик акмеизма в своей рецензии на сборник Сидорова отметил с похвалой стихотворение «Олеография», [541] свидетельствовавшее о еще одном определившемся увлечении автора – английской живописью XVIII века и прежде всего творчеством Томаса Гейнсборо:

541

См.: Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. С. 113.