Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации
Шрифт:
На следующий день, 23 февраля 1928 г., Петровская покончила с собой в своем парижском жилище, отравившись газом. Отпевание состоялось 26 февраля в Русской церкви на рю Дарю, похороны – на кладбище Банье. [439]
В парижской газете «Дни» появился следующий анонимный некролог:
«Нина Петровская.
Известная писательница и переводчица Нина Ивановна Петровская покончила с собой. Кончилась ее подлинно страдальческая жизнь в маленьком парижском отеле, и эта жизнь – одна из самых тяжелых драм в нашей эмиграции.
439
Газетные сообщения об этом приведены в комментариях Р. Л. Щербакова и Е. А. Муравьевой (Минувшее. Исторический альманах. Вып. 14. С. 396). Ср. запись Ходасевича от 26 февраля 1928 г.: «Похороны Нины Петровской (Зайцевы, В. Бунина, Осоргина, Воротников, П. А. Соколов, П. К. Иванов, М. Головина, М. Зеркенау)» (Ходасевич Владислав. Камер-фурьерский журнал. М., 2002. С. 119). Из старых московских знакомых покойной, кроме Ходасевича, в похоронах участвовали Б. К. и В. А. Зайцевы, В. Н. Бунина, а также П. К. Иванов, секретарь Московского литературно-художественного кружка, где Петровская постоянно бывала в годы романа с Брюсовым.
Полное одиночество, безвыходная нужда, нищенское существование, отсутствие самого ничтожного заработка, болезнь – так жила все эти годы Нина Петровская, и каждый день был такой же, как предыдущий – без малейшего просвета, безо всякой надежды. Несколько
Мы еще вернемся к характеристике Нины Петровской. Пока же обнажим голову пред свежей могилой». [440]
Возможно, что этот текст был составлен Ходасевичем. К более подробной характеристике Петровской Ходасевич обратился, опубликовав вскоре в парижской газете «Возрождение» (12–14 апреля 1928 г.) мемуарно-аналитический очерк «Конец Ренаты», который долгие годы был едва ли не единственным источником общих сведений о ней. Едва ли не единственным – потому, что в читательском обиходе оставался еще и «Огненный Ангел».
440
Дни. 1928. № 1340. 25 февраля. С. 2. О самоубийстве Петровской как завершающем избранную судьбу символическом акте см.: Демидова Ольга. Метаморфозы в изгнании. Литературный быт русского зарубежья. СПб., 2003. С. 128–130. Ныне анализу личности Петровской посвящены две монографии: Kern Liliana. Der feurige Engel. Das Leben der Nina Petrovskaja. Berlin, 2006; Sulpasso Bianca. Lo specchio infranto. Il percorso letterario di Nina Petrovskaja. Roma, 2008.
«Санаторная встреча»
(Мария Вульфарт в жизни и стихах Валерия Брюсова)
24 ноября 1913 г. в Москве покончила с собой возлюбленная В. Брюсова поэтесса Надежда Львова. [441] Брюсов был потрясен до глубины души, готов был возлагать на себя вину за происшедшее; такой же неоплатный счет предъявляли ему многие, знавшие Львову и осведомленные о характере их отношений. Один из многих – Владислав Ходасевич, который сообщал в мемуарном очерке о поэте: «Сам Брюсов на другой день после Надиной смерти бежал в Петербург, а оттуда – в Ригу, в какой-то санаторий. Через несколько времени он вернулся в Москву, уже залечив душевную рану и написав новые стихи, многие из которых посвящались новой, уже санаторной “встрече”…» [442]
441
См.: Ашукин Николай, Щербаков Рем. Брюсов. М., 2006. С. 400–406; Лавров А. В. Русские символисты: Этюды и разыскания. М., 2007. С. 199–208.
442
Ходасевич Владислав. Собр. соч.: В 4 т. М., 1997. Т. 4. С. 33.
Имени той, с кем состоялась у Брюсова эта санаторная «встреча», Ходасевич, видимо, не знал. Не возникало оно долгие годы и в литературе, затрагивавшей биографию и творчество Брюсова. Видимо, впервые оно было упомянуто (в неточном написании) в 1974 г. в примечаниях к стихотворению «Еврейским девушкам» («Красивые девушки еврейского племени…»), написанному в Вильно в августе 1914 г. и включенному в позднейшую книгу Брюсова «Миг» (1922): «В 1914 г. Брюсов принял близкое участие в судьбе молодой еврейской скрипачки Марии Вульферт, которую ему удалось устроить в Варшавскую консерваторию. Вероятно, знакомство с Вульферт натолкнуло поэта на тему этого стихотворения». [443] То же имя фигурирует в статье Артура Приедитиса «Курземские друзья Брюсова», при ней помещен и фотопортрет скрипачки (Варшава, 1915). [444] Краткая справка о взаимоотношениях Брюсова с Марией Вульфовной (Владимировной) Вульфарт дана в наших пояснениях относительно биографического подтекста стихотворения Брюсова «Умершим мир!», [445] содержащего отклик на гибель Львовой, которое заканчивается строками:
443
Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. М., 1974. Т. 3. С. 567 (примечания М. В. Васильева, М. Л. Гаспарова, В. Ф. Земскова, А. А. Козловского, Р. Л. Щербакова).
444
См.: Даугава. 1986. № 5. С. 112–114.
445
Лавров А. В. Русские символисты: Этюды и разыскания. С. 203.
Наконец, в общих чертах канва взаимоотношений Брюсова и Вульфарт прослежена в новейшей биографии поэта, написанной В. Э. Молодяковым, и в статье А. Л. Соболева «История Марии Вульфарт», вышедшей в свет почти одновременно с первой публикацией настоящей заметки. [447]
446
Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. М., 1973. Т. 2. С. 139.
447
См.: Молодяков Василий. Валерий Брюсов. Биография. СПб., 2010. С. 464–468; Соболев А. Л. Страннолюбский перебарщивает. Сконапель истоар (Летейская библиотека. II. Очерки и материалы по истории русской литературы XX века). М., 2013. С. 70–78. В плане ненаписанных воспоминаний Брюсов указал и Марию Вульфарт – в части VI («Уклон») следом за записью «Надя» (т. е. Н. Г. Львова) следует: «Маня» (Коншина Е. Н. Творческое наследие В Я. Брюсова в его архиве // Записки Отдела рукописей <Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина>. Вып. 25. М., 1962. С. 86).
Поэтический образ Марии Вульфарт воссоздан в 14-м сонете («Последняя») венка сонетов «Роковой ряд», в котором Брюсов воспел четырнадцать возлюбленных, оставивших заметный след в его жизни:
Да! Ты ль, венок сонетов, неизменен?Я жизнь прошел, казалось, до конца;Но не хватало розы для венца,Чтоб он в столетьях расцветал, нетленен.Тогда, с улыбкой детского лица,Мелькнула ты. Но – да будет покровененЗвук имени последнего: мгновененВосторг признаний и мертвит сердца!Пребудешь ты неназванной, безвестной, –Хоть рифмы всех сковали связью тесной.Прославят всех когда-то наизусть.Ты – завершенье рокового ряда:Тринадцать названо; ты – здесь, и пусть –Четырнадцать назвать мне было надо! [448]448
Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. Т. 2. С. 309.
Особенность «последней» в ряду других героинь «Рокового ряда» заключается прежде всего в том, что она воплощает образ «потаенной» любви: «Пребудешь ты неназванной, безвестной». Тому способствовали и житейские обстоятельства: прежние возлюбленные Брюсова обретались в Москве или Петербурге, многие из них были вхожи в «свет» и известны в литературно-художественном мире, М. Вульфарт же пребывала в отдалении от российских столичных кругов – в Риге, Варшаве, в городке Тальсен Курляндской губернии (безусловно, именно она подразумевается в строках стихотворения «Еврейским девушкам»: «В Варшаве, и в Вильне, и в задумчивом Тальсене // За вами я долго и грустно следил» [449] ).
449
Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. Т. 3. С. 101.
По письмам М. Вульфарт к Брюсову и некоторым другим документам из его архива можно в общих чертах воссоздать историю их знакомства и сближения, лишь отчасти прослеженную в упомянутой книге В. Молодякова и более подробно описанную А. Л. Соболевым.
Вопреки приведенному позднейшему утверждению Ходасевича, Брюсов после самоубийства Львовой не отправился из Петербурга прямо в Ригу, а вернулся (1 декабря 1913 г.) в Москву, где провел несколько дней с приехавшим тогда в Россию Эмилем Верхарном [450] и лишь после этого отбыл в сопровождении жены в санаторий доктора М. М. Максимовича на Рижском взморье в Эдинбурге II (ныне Дзинтари): «Врачи советовали санаторное лечение для укрепления нервов. По этому поводу декабрь и январь 1913/14 г. он провел под Ригой». [451] Скорее всего, именно там в декабре 1913 г. состоялось его личное знакомство с пациенткой санатория, юной Маней Вульфарт, которое – видимо, уже после отъезда в Москву И. М. Брюсовой – переросло в «роман». [452] Переживаниями этой новой любовной связи – сравнительно легкой и безмятежной, в очевидном контрасте с надрывным драматизмом отношений с Львовой, – явно продиктовано стихотворение Брюсова «На санках» (11 января 1914 г.) из его книги «Семь цветов радуги» (1916):
450
См.: Литературное наследство. Т. 85. Валерий Брюсов. М., 1976. С. 620 (комментарии Т. Г. Динесман).
451
Брюсова И. М. Материалы к биографии Валерия Брюсова // Брюсов Валерий. Избранные стихи. М.; Л.: Academia, 1933. С. 138.
452
В. Э. Молодяков пишет о предыстории этих отношений: «Весной 1913 года, когда ей было всего 15 лет, Мария начала засыпать поэта нервно-восторженными письмами ‹…›» (Молодяков Василий. Валерий Брюсов. С. 464–465). Между тем лишь одно письмо Вульфарт к Брюсову с датировкой «Эдельсгоф. Понедельник 28-го октября 1913 г.» из сохранившихся в его архиве предшествует времени их встречи в декабре 1913 г. Всего в архивной раскладке за 1913 г. – только два письма Вульфарт к Брюсову, причем одно из них отнесено к 1913 г. ошибочно, благодаря описке в авторской датировке («Рига, 3 марта 1913»), тогда как правильная датировка устанавливается по почтовому штемпелю на конверте (Рига. 3 III 1914; штемпель получения: Москва. 5 III 1914); о том, что письмо датируется 1914 годом, свидетельствует и его интимная стилистика: «Валерий нехороший! Где же ваше письмо? ждала так долго – и в конце концов не дождалась!» (РГБ. Ф. 386. Карт. 81. Ед. хр. 16). Видимо, именно этот казус побудил исследователя отнести предысторию взаимоотношений корреспондентов к весне 1913 г. Более осторожен в этом отношении А. Л. Соболев: «Знакомство ее с Брюсовым произошло не позже 1913 года при обстоятельствах, которые нам покамест неизвестны; инициатива, вероятно, исходила от нее ‹…›» (Соболев А. Л. Страннолюбский перебарщивает… С. 71).
М. Вульфарт уехала с Рижского взморья еще до возвращения Брюсова в Москву: первая ее открытка отправлена ему из Тальсена (ныне Талси) в Майоренгоф (ныне Майори; ближайшее к санаторию Максимовича почтовое отделение) 27 января 1914 г. на имя «А. Bakoulin» («конспиративный» прием; фамилию своего деда со стороны матери А. Я. Бакулина Брюсов неоднократно использовал и в печати как один из своих псевдонимов), [454] следующее письмо – от 30 января – уже в Москву. Новая их встреча состоялась в Петербурге в середине февраля 1914 г., М. Вульфарт приезжала к ее общей с Брюсовым знакомой по санаторию Максимовича Елене Павловне Шапот; по возвращении в Ригу она послала Брюсову 18 февраля две телеграммы: «Привет моему мальчику корзина найдена – глупая девочка» (видимо, подразумевается полученная от Брюсова корзина цветов), «Привет от твоей глупой девочки», – и в тот же день письмо в Москву с обращением: «(“Милый”) мой глупый и гадкий мальчик!» [455] Эти незатейливые фразы отчасти проливают свет на характер отношений и стилистику игрового поведения, которые складывались у Брюсова с его новой возлюбленной. Впрочем, семейное положение Брюсова и в данном случае накладывало свой отпечаток и давало повод его юной подруге для душевных волнений. Так, по возвращении из Петербурга М. Вульфарт писала Брюсову (19–23 февраля 1914 г.): «Мне тетя, напр<имер>, следующее говорит: милая, знай, что мы желаем тебе только добра, и поэтому выслушай меня: я знаю (она говорит) и все знают, что В. Я. в тебя влюблен, но ты ведь должна знать, что у него жена, и ты им разрушишь жизнь. Как тебе не совестно ‹…› Бранят меня с утра до вечера. ‹…› Я себе никогда не прощу, что поехала теперь в Петербург». Или – по получении известия о болезни И. М. Брюсовой (Рига, 29 апреля 1914 г.): «Валерий, даю Вам честное мое слово, что если мне не напишете, что с ней, почему она заболела, именно чем она страдает и т. д., Вы ничего больше от меня не узнаете. Должно быть, она из-за меня страдает, и этого я не переношу. Я покончу <c> собой, если это так…» [456]
453
Брюсов Валерий. Собр. соч.: В 7 т. Т. 2. С. 134. Впрочем, определенными чертами личности и облика Вульфарт могла для Брюсова ассоциироваться с Львовой. В записи неизвестного сохранились суждения И. М. Брюсовой (6 февраля 1937 г.): «Вульферт <так!> была сильно похожа лицом на Н. Львову ‹…› страдала эротич<еским> помешат<ельством>» (Соболев А. Л. Страннолюбский перебарщивает… С. 71).
454
РГБ. Ф. 386. Карт. 81. Ед. хр. 17.
455
Там же.
456
РГБ. Ф. 386. Карт. 81. Ед. хр. 17.