Символы священной науки
Шрифт:
Число 100, как и число 10, квадратным по отношению к которому оно является, нормально может соотноситься только с прямоугольной, а не круговой мерой, [704] так что оно не может быть просчитано на самой окружности "цепи миров"; но отсутствующая единица точно соответствует тому, что мы назвали точкой соединения оконечностей этой цепи, точкой, которая — напомним еще раз — не принадлежит к ряду проявленных состояний. В геометрической символике эта точка, вместо того, чтобы находиться на окружности, олицетворяющей совокупность проявленности, окажется в самом центре этой окружности, поскольку возвращение к Первоначалу всегда изображается как возвращение к центру. [705] В самом деле, Первоначало не может обозначаться в проявленности только посредством своих атрибутов, т. е., согласно языку индуистской традиции, своими "не высшими" аспектами; последние, можно было бы еще сказать, суть формы, в которые облекается сутратма по отношению к различным пересекаемым ею мирам (хотя в действительности сутратма не находится под влиянием этих форм, которые, в конечном счете, суть лишь видимости, обусловленные самой манифестацией); но Первоначало в самом себе, т. е. «Высшее» (Параматман, но уже не сутратма), или «Сущность», рассматриваемая как абсолютно независимая от каких-либо атрибутов или определений, не может мыслиться входящей в связь с проявленностью, будь это и в иллюзорном мире, хотя проявленность из него проистекает и от него целиком зависит во всем, что она есть. Иначе она ни на каком уровне [706] не была бы реальной: окружность не существует иначе, как в силу центра; но центр никоим образом и ни под каким видом не зависит от окружности. Возвращение к центру, впрочем, может рассматриваться на двух различных уровнях, а символика «Рая», о которой мы только что говорили, равно приложима и к тому, и к другому случаю. Если вначале рассматриваются только многочисленные модальности определенного состояния бытия — такого, как человеческое состояние, — то интеграция этих модальностей осуществится в центре такого состояния, который действительно есть Рай (Эль-Джанах), понимаемый в своем самом непосредственном и самом буквальном значении. Но это все же лишь относительный смысл, и, если речь идет о целостной проявленности, нужно — дабы освободиться от нее и от всяких следов конкретно обусловленного состояния — произвести наложение центра состояния на центр тотального бытия, который есть, собственно, то, что по аналогии обозначается как "Рай Сущности" (Джанату-Дхат). Добавим, что в этом последнем случае "сотое зерно" четок является, собственно говоря, единственным существующим, потому что все другие в конечном счете поглощаются
704
См. Великая Триада, гл. VIII.
705
Именно об этом «возвращении» говорится в Коране (II, 156) словами inna li'Llahi wa inna ilayhi rajiun.
706
Абсолютная трансцендентность Первоначала в самом себе своим следствием неизбежно имеет "не-взаимность отношения", которое, как мы уже объясняли ранее, формально исключает всякую «пантеистскую» или «имманентистскую» концепцию.
62. "Корни растений" [707]
Согласно каббалистической традиции, среди тех, кто проник в Пардеш (Pardes), [708] были некоторые, "опустошившие сад"; и говорится, что эти опустошения состояли именно в "срезании корней растений". Чтобы понять, что это означает, нужно прежде всего обратиться к символике перевернутого древа, о которой мы уже говорили в другой связи. [709] Корни находятся вверху, т. е. в самом Первоначале; срезать эти корни — значит рассматривать «растения» или символизируемые ими существа как в некотором роде обладающие независимыми от Первоначала существованием и реальностью. В случае, о котором идет речь, этими существами являются именно ангелы, потому что он, естественно, соотносится со степенями надчеловеческого бытия, и легко понять, каковы могут быть последствия этого, в особенности для того, что принято именовать "практической Каббалой". В самом деле, призывание ангелов не как "небесных посредников", каковыми они являются с точки зрения традиционной ортодоксии, но как самостоятельных независимых сил, является именно «ассоциацией» (по-арабски ширк), в смысле, который придает этому слову исламская традиция, потому что такие силы тогда неизбежно выступают как ассоциируемые с самой Божественной Силой, вместо того, чтобы быть производными от нее. Эти последствия, с еще большим основанием, обнаруживаются в приложениях низшего порядка, относящихся к области магии, области, в которой, впрочем, рано или поздно неизбежно оказываются те, кто совершают такую ошибку; потому что тем самым для них более не может быть речи о «теургии», ибо всякое действительное общение с Первоначалом становится невозможным, как только "срезаны корни". Добавим, что те же следствия сказываются даже в самых деградировавших формах магии, таких, как "церемониальная магия"; только в последнем случае, если ошибка и остается по сути той же, ее действительная опасность несколько смягчается незначительностью результатов, которые могут быть получены. [710] Наконец, следует заметить, что это непосредственно объясняет одно из толкований, в которых происхождение отклонений иногда приписывается "падшим ангелам"; в самом деле, ангелы действительно являются «падшими», когда их рассматривают подобным образом, потому на самом деле это вследствие своей сопричастности Первоначалу они обладают всем, что составляет их существо; так что когда эта сопричастность не признается, то остается лишь чисто негативный аспект, который есть как бы тень, обратная по отношению к самому этому существу. [711]
707
Опубл. в Е.Т., сент. 1946.
708
Pardes (Рай), изображаемый символически как «сад», должен рассматриваться здесь в качестве олицетворения области высшего и сокровенного знания: четыре буквы PRDS, если их соотнести с четырьмя реками Эдема, тогда будут обозначать, соответственно, различные смыслы, заключенные в Священном Писании, которым соответствуют столько же степеней познания. Само собой разумеется, что те, кто "опустошили сад", в действительности достигли лишь той степени, на которой еще возможно заблуждаться.
709
См., в частности, гл. Мировое Древо.
710
По вопросу о "церемониальной магии" см. Заметки об посвящении, гл. XX. — Употребление божественных и ангельских имен в их древнееврейских формах, несомненно, является одной из причин, которые привели А.Е. Уайта к мысли, будто всякая церемониальная магия обязана своим происхождением евреям {The Secret Tradition of Freemasonry, pp.397–399). Такое мнение не представляется нам вполне обоснованным, ибо истина заключается скорее в том, что здесь перед нами заимствования из более древних и более подлинных форм магии и что последние, в западном мире, действительно для своих формул не могли располагать никаким священным языком, кроме древнееврейского.
711
Можно было бы сказать, и не имеет значения, будь то буквально или символически, что в этих условиях тот, кто полагает, будто вызывает ангела, рискует увидеть перед собой демона.
Согласно ортодоксальной концепции, ангел как "небесный посредник", по сути, есть не что иное, как выражение божественного атрибута на уровне неоформленной проявленности, т. к. именно и только посредством этого возможно установление реальной связи между человеческим состоянием и самим Первоначалом; его аспект, доступный существам, находящимся в этом человеческом состоянии, он и олицетворяет. Это, впрочем, отчетливо показывают сами имена ангелов, которые на самом деле всегда являются обозначениями таких божественных атрибутов; и в самом деле, именно здесь имя полностью соответствует природе носителя и поистине составляет единое целое с его сущностью. До тех пор, пока это значение не теряется из виду, «корни», стало быть, не могут быть «срезаны», следовательно, можно было бы сказать, что ошибочное мнение, полагающее, будто божественное имя принадлежит собственно ангелу как таковому, в качестве «отдельного» существа, оказывается возможным только тогда, когда затемняется понимание священного языка. И если действительно дать себе отчет в том, что подразумевается здесь, станет понятно, что это замечание исполнено гораздо более глубокого смысла, нежели может показаться на первый взгляд. [712] Эти соображения сохраняют всю свою ценность при каббалистической интерпретации Малаки, что значит "Мой ангел" или "Мой посланник", [713] как "ангела, в котором Мое имя", т. е., в конечном счете, такого, в котором пребывает сам Бог, по крайней мере в одном из своих «атрибутивных» аспектов. [714] Такая интерпретация прежде всего и по преимуществу прилагается к Метатрону, "Ангелу Лика", [715] или Михаилу — Mikael (анаграммой которого является Малакия), поскольку, в своей «солнечной» роли, он некоторым образом отождествляется с Метатроном; но она приложима также и ко всякому ангелу, поскольку последний действительно, по отношению к проявленности и в самом строгом смысле слова, является «носителем» божественного имени и даже, с точки зрения «Истины» (Эль-Хакк), реально есть не что другое, как само это имя. Всякое различие здесь лишь вытекает из определенной иерархии, которая может быть установлена между божественными атрибутами, в зависимости от того, проистекают ли они здесь более или менее непосредственно от Сущности, так что их проявленность может рассматриваться как находящаяся на различных уровнях. В конечном счете, именно таково обоснование ангельских иерархий; эти атрибуты или эти аспекты, кстати сказать, неизбежно должны рассматриваться как пребывающие в бесконечном множестве, коль скоро они рассматриваются «раздельно», и именно этому соответствует множество ангелов. [716]
712
Напомним в связи с этим то, на что мы указали выше по поводу соответствия различных степеней познания более или менее «скрытым» смыслам священного Писания; ясно, что речь идет здесь о чем-то, не имеющем ничего общего со знанием только внешним, которое есть все, что может дать изучение профанического языка и даже, добавим мы, изучение священных языков посредством профанических приемов — как те, которыми пользуются современные лингвисты.
713
Известно, что этимологическое значение слова «ангел» (по-гречески аттелос) и есть «вестник» и «посланник» и что еврейское слово малеак имеет тот же смысл.
714
См. Царь Мира. — С точки зрения Первоначала, это скорее ангел или олицетворяемый им атрибут находится в Боге, но с точки зрения проявленности отношение оказывается как бы перевернутым.
715
Имя Метатрон численно равнозначно божественному имени Шаддаи.
716
Следует хорошо понимать, что речь идет здесь о «трансцендентальном» множестве, а не о числовой бесконечности (см. Основы дифференциальных исчислений, гл. III); ангелы ни в коей мере не «исчисляемы», потому что они не принадлежат к области существования, обусловленной количеством.
Можно было бы задаться вопросом, почему речь здесь идет исключительно об ангелах, тогда как в действительности всякое существо, каково бы оно ни было и к какому бы уровню бытия ни принадлежало, во всем целиком зависит от Первоначала. Эта зависимость, которая есть в то же время сопричастность, является, можно было бы сказать, самой мерой его реальности. И, сверх того, всякое естество также имеет в себе самом, а точнее в своем «центре», по крайней мере, виртуально, божественное начало, без которого его бытие было бы даже не иллюзией, а скорее простым и чистым небытием. Это, кстати сказать, в точности соответствует каббалистическому учению, согласно которому «каналы» передачи эманации Первоначала проявленным существам не прерываются на каком-либо уровне, но последовательно распространяются на все ступени универсального существования, вплоть до самых низших; [717] так что, если воспользоваться предыдущей символикой, нигде не может быть никакого существа, которое можно было бы уподобить "растению без корней". Ясно, однако, что в сопричастности, о которой идет речь, есть степени, заслуживающие рассмотрения, и что эти степени точно соответствуют самим степеням Существования; вот почему последние обладают тем большей реальностью, чем больше они возвышены, т. е. чем ближе они к Первоначалу (хотя, разумеется, нет никакой общей меры между каким-либо состоянием проявленности, будь оно даже самым высоким из всех и самим первоначальным состоянием). Здесь, как, впрочем, и в других случаях, уместно проводить различие между творениями, расположенными в области неоформленной или надындивидуальной проявленности (таков именно случай ангелов), и естествами, расположенными в области чувственно осязаемой (оформленной) или индивидуальной проявленности. А это нуждается в уточненном объяснении.
717
Символика этих «каналов», так, ступенями, нисходящих сквозь все состояния, позволяет понять — если рассматривать их как восходящие — каким образом существа, расположенные на высшем уровне, могут играть, притом всеобщим образом, роль «посредников» для тех, кто расположен на уровне более низком; ибо связь с Первоначалом возможна для последних лишь посредством прохождения через область первых.
Можно сказать, что только на уровне не чувственном (неоформленном) любое творение выражает или являет подлинно, а также сколь возможно целостно атрибут Первоначала; различие этих атрибутов определяет здесь само различие творений, и оно может быть описано как "различение без разделения (бхеда в индуистской терминологии), т. к. само собой разумеется, что в конечном счете все атрибуты реально являются «единым». С другой стороны, поскольку природа каждого существа вся целиком сводится некоторым образом к выражению единственного атрибута, то ясно, что существо это, таким образом, в самом себе обладает
718
Можно было бы сказать, что ангельское существо пребывает в актуальности в отношении атрибута, который оно выражает, но в потенции по отношению ко всем другим атрибутам.
719
См. Царство количества и знамения времени, гл. XI.
720
Само собой разумеется, что говорить так возможно лишь в той мере и с той точки зрения, когда атрибуты сами по себе могут рассматриваться «раздельно» (а это возможно лишь по отношению к проявленности) и когда это никоим образом не может повлиять на неделимое единство самой Божественной Сущности, к которой все сходится в конечном счете.
63. Символика моста [721]
Хотя по различным поводам мы уже говорили о символике моста, все же добавим к уже сказанному еще несколько соображений в связи с исследованием Доньи Луизы Кумарасвами по этой теме, [722] в котором она настаивает особенно на одном моменте, показывающем тесную связь этой символики с доктриной сутратмы. Речь идет о первоначальном смысле слова сету, которое есть самое древнее из различных санскритских понятий, обозначающих мост, и единственное, которое встречается в Purbege. Это слово, производное от корня си, «связывать», собственно, и означает «связь»; и в самом деле, мост, переброшенный через реку, есть именно то, что связывает один берег с другим, но, помимо этой ремарки самого общего порядка, в том, что подразумевается под этим термином, есть нечто гораздо более определенное. Нужно представить себе мост очень примитивно составленным из двух жердей, что является его самой ортодоксальной естественной моделью, или как веревку, закрепленную таким же образом, как эти жерди, например, на деревьях, растущих на двух берегах, которые, таким образом, действительно оказываются «привязанными» друг к другу этой веревкой. Поскольку два берега символически олицетворяют два различных состояния бытия, ясно, что веревка здесь есть то же самое, что и «нить», соединяющая эти состояния между собой, т. е. сама сутратма. Характер такой связи, одновременно очень тонкой и прочной, есть также адекватный образ ее духовной природы; и вот почему мост, который уподобляется также и лучу света, в традициях часто описывается как столь же тонкий, что и лезвие меча; или если он сделан из дерева, как состоящий из одного единственного ствола дерева. [723] Эта узость выявляет опасность данного пути, впрочем, единственно возможного. Не всем удается пройти его, во всяком случае, очень немногим — без некоей помощи, своими усилиями. [724] Ибо всегда есть определенная опасность при переходе от одного состояния к другому; но это особенно относится к двойному, «благотворному» и «злотворному», значению, которым обладает мост, как и многие другие символы, и к которому мы вскоре вернемся.
721
Опубл. в Е.Т., янв. — фев. 1947.
722
The Perilous Bridge of Welfare, в Harvard Journal of Asiatic Studies, авг., 1944.
723
Напомним в связи с этим двойной смысл английского слова beam, которое обозначает одновременно и ствол (брус), световой луч, как мы уже указывали в другом месте {Масоны и карпентеры, в Е.Т. дек., 1946).
724
Это привилегия одних только "солнечных героев" в мифах и сказках, где фигурирует переход моста.
Два мира, олицетворяемые двумя берегами, суть, в самом общем смысле, небо и земля, которые были едины изначально и которые были разделены уже самим фактом проявления, чья область вся целиком уподобляется тогда реке или морю, простирающемуся между ними. [725]
Мост, стало быть, в точности эквивалентен осевому столбу, соединяющему небо и землю, вместе с тем сохраняя их раздельность; и в силу именно этого значения он, в сущности, должен рассматриваться как вертикаль, [726] подобно всем другим символам "Оси Мира" — например, втулке "космической колесницы", где два колеса последней сходным образом олицетворяют небо и землю; [727] отсюда же равным образом следует фундаментальное тождество символики моста с символикой лестницы, о которой мы говорили в другой связи. [728]
725
При всяком более ограниченном приложении той же символики речь всегда будет идти о двух состояниях, которые на определенном "отсчетном уровне" всегда будут находиться между собой в отношениях, соответствующих соотношению неба и земли.
726
По этому поводу и в связи с только что сказанным мы напомним столь часто описанный "трюк с веревкой", в котором веревка, брошенная в воздух, остается — или кажется, что остается вертикальной, тогда как мужчина или ребенок карабкаются по ней до полного исчезновения из виду. Если даже речь идет здесь — по крайней мере, чаще всего — только о феномене внушения, это несущественно с точки зрения, на которой мы находимся здесь; также обстоит дело и с лазанием по шесту, очень показательным воплощением того, о чем идет речь.
727
Госпожа Кумарасвами отмечает, что если и есть случаи, где мост описывается как имеющий форму арки, что более или менее явно отождествляет его с радугой, эти случаи далеки от того, чтобы быть самыми распространенными в традиционной символике. Добавим, что это даже и не обязательно противоречит концепции моста как вертикали, потому что, как мы уже сказали по поводу "цепи миров", кривая бесконечной длины в каждом из своих отрезков может быть уподоблена прямой, которая всегда будет «вертикальной». В том смысле, что она всегда будет перпендикулярной к области существования, которую пересекает; кроме того, даже там, где нет тождества между мостом и радугой, последняя, тем не менее, также часто рассматривается как символ союза неба и земли.
728
См. гл. Символика лестницы.
Таким образом, переход моста, в конечном счете, есть не что иное, как прохождение оси, которая в действительности одна соединяет различные состояния между собой. Берег, от которого он начинается, в действительности есть состояние, в котором в настоящий момент находится существо, которое должно пересечь его; а тот, которого оно достигает, перейдя другие состояния проявленности, есть мир изначальный. Один из берегов есть область смерти, где все подвластно изменениям, а другой — область бессмертия. [729]
729
Ясно, что в общей символике прохождения вод, рассматриваемого как ведущий "от смерти к бессмертию", пересечение их посредством моста или брода соответствует лишь случаям, когда такой переход совершается при движении с одного берега на другой. За исключением тех, где он описывается либо как подъем по течению к истокам, либо, напротив, как спуск по течению к морю, и тех, где путешествие по необходимости должно совершаться иными способами, например, в соответствии с символикой мореплавания, которая, впрочем, приложима ко всем случаям (См. гл. Прохождение вод).
Мы только что напомнили, что ось одновременно соединяет и разделяет небо и землю; точно так же, если мост есть действительно путь, соединяющий два берега и позволяющий перейти с одного на другой, он, однако, может быть также, в некотором роде, и препятствием, помещенным между ними, а это возвращает нас к его «опасному» характеру. Впрочем, это подразумевается уже в значении слова сету, согласно которому это связь в том двойном смысле, в котором ее можно понимать: с одной стороны, это то, что соединяет вещи между собой, с другой — путы, схватывающие человека. Веревка равным образом может служить этим двум целям, и мост также является в том или другом аспекте, т. е. в конечном счете, как «благотворный» или «злотворный», в зависимости от того, удастся ли человеку пересечь его или нет. Можно заметить, что двойной символический смысл моста является результатом еще и того, что он может быть перейден в двух противоположных направлениях, тогда как это следует сделать только в одном, том, которое ведет с этого берега к «другому»; всякое же возвращение назад есть опасность, которой следует избегать, [730] — за исключением единственного случая — существа, которое, уже освободившись от обусловленного бытия, может отныне "свободно двигаться" сквозь все миры и для которого такое возвращение назад есть, кстати сказать, не более чем чисто иллюзорная видимость. В любом другом случае, часть моста, которая уже пройдена, должна неизбежно "теряться из виду", как если бы она более не существовала, точно так же, как символическая лестница всегда считается имеющей свое основание в той самой области, в которой находится поднимающееся по ней существо. Ее нижняя часть исчезает для него по мере того, как совершается его восхождение. [731] Пока человек не достиг изначального мира, откуда он сможет вновь спуститься в проявленность, никак не подвергаясь ее воздействию, его реализация может действительно происходить только как восхождение; и для того, кто связал бы себя с путем как таковым, принимая таким образом средство за цель, этот путь подлинно стал бы препятствием, вместо того, чтобы действительно вести к освобождению. А последнее подразумевает постоянное разрушение уз, соединяющих его с уже пройденными стадиями, так что в конечном счете ось сожмется до единственной точки, которая заключает в себе все и которая есть центр целостного бытия.
730
Отсюда намеки, очень часто встречающиеся в мифах и легендах любого происхождения, на опасность оборачивания в пути и "взгляда назад".
731
Здесь как бы имеет место «растворение» оси существом, которое проходит по ней, как мы уже объясняли в Великой Триаде, к которой мы отсылаем в связи с еще несколькими, смежными пунктами — в частности с тем, что касается отождествления этого существа с самой осью, каким бы символом ни олицетворялась последняя.
64. Мост и радуга [732]
В связи с символикой моста и его, по сути, «осевым» значением мы отмечали, что уподобление этой символики символике радуги не является столь распространенным, как это обычно думают. Наверняка, есть случаи, где такое уподобление существует, и одним из самых чистых является тот, который встречается в скандинавской традиции, где мост Бифрост открыто уподобляется радуге. Впрочем, когда мост описывается как в одной части возвышающийся, а в другой понижающийся при его прохождении, т. е. как имеющий форму арки, то скорее кажется, что очень часто эти описания делались под впечатлением поверхностного сближения с радугой, а не подразумевали подлинного тождества этих двух символов. Впрочем, это сближение легко объяснимо уже тем, что обычно радуга рассматривается как символ единства неба и земли; между тем, посредством чего устанавливается связь между небом и землей, и знаком их союза есть очевидная связь, но она не обязательно имеет своим следствием уподобление или отождествление. Добавим сразу же, что само это значение радуги, которое в той или иной форме встречается в большинстве традиций, является прямым следствием ее тесной связи с дождем, поскольку последний, как мы уже объясняли раньше, олицетворяет схождение небесных влияний в земной мир. [733]
732
Опубл. в Е.Т., март 1947.
733
См. Свет и дождь, см. также Великая Триада, гл. XIV.