Синдерелла без хрустальной туфельки
Шрифт:
Сергунчик с удивлением уставился на подошедшую к столу Василису, моргнул растерянно и уступил ей свое место. Отойдя уже от стола, с любопытством еще раз оглянулся на странную, как ему показалось, эту пару: и какие такие могут быть общие разговоры у судомойки-коняшки и до жути деловой бизнес-леди, такой красавицы, такой умницы, такой блондинки…
— Я вас слушаю, только покороче, пожалуйста, — никак не реагируя на приветливо-снисходительную Маринину улыбку, произнесла быстро Василиса, садясь за стол и по привычке очень прямо держа спину. Монгольские ее глаза смотрели холодно и равнодушно, и в то же
Марина отчего-то почувствовала вдруг некую робость, словно перед строгим преподавателем на экзамене. Будто не знает она толком ни одного ответа на возможные вопросы и запросто может оконфузиться. Что-то насторожило ее вдруг в этой девушке. Может, слишком прямая спина ее, а может, особенная какая-то посадка головы на гордой шее, может, глаза эти монгольские необычные… Нет, совсем, совсем не простой показалась ей эта судомойка. Что-то здесь вовсе не так. Побыстрее надо выцарапывать оттуда Сашечку, мужа своего гражданского, со всеми его квартирными удобствами да и сматывать скоренько удочки…
— Так о чем вы хотели со мной поговорить, простите… Как вас зовут? — не проявляя к Марининой персоне никакого ответного интереса, тем же холодно-равнодушным тоном спросила Василиса. Вообще Марина ей тоже не особо нравилась — слишком много косметики на лице, слишком вычурно-блондинистые волосы, слишком любопытно-хамоватый взгляд, — но Василиса была из той породы людей, которым легче спрятать свое неприятие за равнодушным тоном, чем улыбаться лживо и натужно-приветливо.
— Мое имя Марина, Василиса. А поговорить я хотела с тобой о муже своем. Мой муж, как выяснилось, уже три дня в вашей квартире комнату снимает… — изо всех сил стараясь придать себе побольше дамской презентабельности, проговорила Марина.
— Муж? Саша — ваш муж? — вдруг искренне и несколько разочарованно удивилась Василиса, и даже улыбнулась чуть-чуть недоверчиво. — Так… И что?
— Как это что? У него, знаете, свое собственное жилье есть! И он именно там и должен жить, а не углы какие-то снимать! Я требую, чтобы он жил в своем доме, в своей семье…
— Вы именно от меня хотите этого потребовать?
— Да нет, при чем тут вы…
Марина замолчала растерянно, досадуя на себя, что так неловко запуталась, что начала свой разговор неправильно, не с того как-то… И чисто интуитивно, пытаясь половчее выбраться из сложившейся неуклюжей ситуации, перешла совсем на другой тон, искательный и просящий, тон женской простой солидарности, против которой мало кто и устоять-то умеет…
— Ой, Василиса, ты уж прости меня, ради бога, прямо не знаю, что мне и делать… Помоги мне, Василис, а? Давай придумаем вместе, как мне его домой вернуть…
— Вы поссорились, что ли?
— Да! Да, конечно же, поссорились! Вот он и ушел… И заметь — не к другой какой бабе ушел, а просто комнату снял, представляешь? Странный такой, да? Вот пойди, пойми этих мужиков…
— Ну простите, а я-то что могу?
— А ты откажи ему в комнате, и все! Он тебе вперед заплатил? И пусть! И ничего! Я тебе все, все компенсирую, и с лихвой даже. Вот он и вернется. Деться-то ему некуда будет…
— То есть манипулировать человеком предлагаете?
— Ну, зачем сразу так…
— А как? Я так понимаю,
— Ну да. И что? Это ж ему же во благо! Мы с ним вообще хорошо жили, и дальше хорошо будем жить… Просто он тихоня такой, знаешь, будто ненастоящий какой-то. Усядется за свой ноутбук и не слышит — не видит ничего. Может так сутки просидеть, представляешь? Ненормально же это! Ну как, как таким мужиком не манипулировать, скажи? Пропадет ведь…
— Нет, Марина. Извините, я в этом участия принимать не буду. Разбирайтесь с вашим мужем сами.
— Господи, да если бы он еще мне законным мужем-то был! — совсем уж отчаянно махнула рукой Марина. — Я б тогда перед тобой тут не сидела, не унижалась бы… Я б тогда его по другим правилам построила…
— В каком это смысле?
— А в таком! Я ж в его квартире на птичьих правах живу, понимаешь? Как гражданская жена всего лишь. А он оттуда свалил, только записку оставил — извини, мол, не хочу больше с тобой рядом жить. Ну, не так прямо написал, конечно, а вежливо-культурненько так… Вроде как намекнул, чтобы я себе другое место жительства подыскивала… А где я его найду, это место жительства, а? Ты знаешь, как трудно сейчас в городе снять приличную квартиру? А к этой я уже и попривыкнуть как-то успела, и вообще…
— Хм… Ничего не понимаю… — помотала головой, вконец запутавшись, Василиса. — Значит, он ушел из своей собственной квартиры только потому, что не хочет жить с вами рядом?
— Ну да…
— Странно как…
— Ну так я и говорю, что он странноватый мужик, не от мира сего. Вот попробовала его приземлить-приручить, и видишь, что из этого получилось. Видно, палку я перегнула, с ним по-другому как-то надо было. Эх, черт, так по-глупому прокололась… А казалось, так все легко и просто — хоть голыми руками его бери! Сидит, ни о чем не спорит, со всем молча соглашается… Так поможешь, Василиса, а?
— Нет, Марина. Я в этом участия принимать не хочу. Извините…
— Ну что ж, — вздохнула Марина протяжно, убрав с лица искательную женски-солидарную улыбку. — Придется всего самой опять добиваться… Вот жизнь, а? Все самой и самой… — И тут же, разглядев в конце зала мелькающую между столиками красную жилетку Сергунчика, вдруг резко наклонилась к Василисе, спросила: — Слушай, а этот хозяин ваш, он всегда такой попрыгунчик? Лет-то ему сколько?
— Не знаю… — пожала плечами Василиса, слегка улыбнувшись на «попрыгунчика».
— Ну, он женат?
— Не знаю… — снова пожала плечами Василиса.
— Ой, ну как же ты не знаешь? Он же хозяин все-таки! Неужели вы его никак меж собой не обсуждаете?
— Я не обсуждаю. Мне неинтересно. Да и некогда…
— А он, ты знаешь, ничего! Старый уже пень, конечно, но еще вполне даже ничего, шустренький такой…
— Простите, Марина, я вас оставлю. Мне идти пора. Всего вам доброго, удачи…
Василиса улыбнулась ей вежливо, поднялась из-за стола и быстро пошла через зал, гордо неся свою прямую красивую спину. Марина смотрела ей вслед разочарованно и с некоторой даже досадой — вот уж век живи — век учись… Действительно, не проста оказалась эта судомойка, ой, не проста…