Синдикат
Шрифт:
После проверки в деревянной избушке посетители мужского пола выходили во двор с ремнями в руках – металлические пряжки звенели в подкове магнита, – и если б не растерянное выражение лица, можно было бы подумать, что они сейчас выпорют любого, кто под руку подвернется.
Наши бдительные стражи прощупывали швы на белье, невзирая на лица в самом буквальном смысле этого слова.
На лица вообще не взирали, взирали в заполненный секретарем департамента бланк заявки на пропуск посетителя... Там значился ряд умопомрачительных пунктов:
“Имя, фамилия, профессия посетителя”.
“Кто инициатор встречи?”
“Когда и при каких обстоятельствах вы познакомились?”
“Причины, заставившие вас назначить встречу данному господину (же)”.
“Прошу
“Не прошу освободить от проверки” (означало провернуть его на фарш).
Я всегда и всех просила освободить от проверки. Даже старых перечников, которых видела в первый и – при известных усилиях – последний раз в жизни.
Но этого обычно бывало недостаточно.
Сначала звонил Шая.
– Дина, – спрашивал он после сердечных приветствий. – Ко мне поступила от тебя заявка на некоего Шапиро, на двенадцать тридцать. Кто он?
– Старый еврей, – не моргнув глазом, отвечала я.
– Ты знакома с ним?
– Конечно, – легко говорила я. – Много лет.
– Зачем он приходит?
– Потолковать о политике. – (Самое интересное, что этим обычно и завершался любой визит кого бы то ни было.)
– Ладно, – отвечал Шая приветливо, и вешал трубку.
Но минут через десять ко мне поднимался его подчиненный Эдмон, юный израильский маугли, мерзнущий в этом ужасном климате... Начинался второй тур переговоров.
– Дина, вот этот Шапиро, – неторопливо заводил Эдмон. – Сколько лет ты его знаешь?
– Пятьдесят, – говорила я.
– А чем он занимается?
– Не помню. Шьет наволочки! – как всегда, я заводилась с пол-оборота. – Вот он явится, и ты разберешься. У тебя будет возможность заглянуть в его несвежие кальсоны.
Являлся Шапиро, который оказывался второкурсником исторического факультета РГГУ. И стоя босыми ногами на резиновом коврике, поддерживая брюки, он закладывал меня с первой же минуты: испуганно и подобострастно сообщал, что не видел меня ни разу в жизни, что сам просил о встрече, что ему от меня нужны деньги на проект возрождения письменности хазар, или еще какой-нибудь глупости в этом роде. В результате подлый щенок нарывался на настоящий обыск со сдергиванием шкуры, а меня ждала суровая проработка Шаи.
Все заседания Высоких Персон Послания Московского отделения Синдиката назывались перекличкой синдиков. Происходили они в большой комнате на втором этаже, за огромным круглым столом, кустарно выкрашенным черной краской. Когда-то, в эпоху здесь детского садика, приватизированного в начале 90-х одним удачливым корсаром, который уже второй десяток лет сдавал Синдикату помещение за безумные деньги, – в этой комнате проходили музыкальные занятия: стояло пианино, дети в костюмах зайчиков и мишек скакали в затылочек друг другу...
Сейчас взрослые дяди и тети, собравшиеся вкруг стола, тоже играли в какую-то игру, правил которой я еще не научилась понимать.
На первой же перекличке синдиков Клавдий, только вступивший в должность, произнес знаменательную и глубоко тронувшую меня речь:
– ...Только не стройте из себя важных шишек, ребята... – сказал он. – Всем известно, кто нанимается к нам на работу... Не хочу сказать, что все вы – шушера, шваль и мусор... но факт, что устроенные и удачливые люди вряд ли согласятся вылезти из своей теплой постели в Израиле, покинуть свой дом и, задрав хвост, переться в бандитскую страну черт знает зачем... Оставим в покое идеологическую патетику наших боссов. Мы и сами в свое время совершили то, что называется Восхождением, неважно почему: по зову сердца, по глупости, или хрен еще знает – как. Важно, что у всех, сидящих здесь, появились причины вернуться и заново пережить то, что каждому из нас хочется забыть... Все мы тут не от хорошей жизни, все неудачники – вот я, например, подписал контракт с Синдикатом после провала
Я внимательно слушала Клавдия – в то время я еще вслушивалась в каждое слово, веря, что оно что-нибудь да значит. Справа от меня сидел Яша Сокол, глава департамента Восхождения. Опустив голову, он рисовал что-то в мелких квадратиках на листках блокнота. Я скосила глаза и увидела, что это комикс, причем очень талантливый и профессиональный: двумя-тремя штрихами Яша набрасывал очень точный карикатурный портрет и придумывал коротенькие фразы, которые персонаж то ли выплевывал в пузырь у рта, то ли втягивал в себя... На первой же картинке я увидела Клавдия со спущенными штанами и фразой, вылезающей изо рта: “Я готов к приему комиссии!”...
Слева, как ни отводи взгляд, в глаза лезли крашенные фиолетовым лаком ногти Анат Крачковски, или, как называли ее все, – бабы Нюты, возглавляющей департамент Языковедения. Она завершала последний год своей службы, и все коллеги с надеждой ожидали тот счастливый день, когда вздорная баба Нюта покинет наши ряды. В прошлом танцовщица ансамбля “Северные кибуцы”, была она похожа на Павла Первого перед удушением: белые космы дыбом, вытаращенные глаза и азартная готовность завязать скандальчик на любую тему с первым встречным. Когда в конце коридора показывалась ее пританцовывающая фигурка на петушиных ногах с икрами гладиатора, всех нас сносило в сторону. Разминуться с бабой Нютой мирным путем было совершенно невозможно даже мне, чей департамент стоял в Синдикате наособицу.
Напротив сидел меланхоличный Изя Коваль, глава департамента Загрузки ментальности. Программист, доктор физмат наук на гражданке, он был человеком, утонувшем в собственном мобильном телефоне. Это была его всепожирающая страсть, вечное стремление к совершенству. Он менял новую модель мобильного телефона на новейшую, как только вычитывал в Интернете или узнавал о последних достижениях в этой области.
– Cынок!!! – ликуя, говорил он Яше Соколу, – представляешь, в Пенсильвании разработана система, когда мобильник сам определяет – звонить ему или нет. Если, скажем, ты на совещании, где тебя дрючит Клава или какой-нибудь Шток, если ты, скажем, с бабой... – автоматически включается автоответчик или переадресация. Причем это пустяк, просто используются микрофоны, камеры, датчики движения и, конечно, комп...
...По левую руку от него клевал носом Главный распорядитель Синдиката Петр Гурвиц, циник и хитрец, пьянствовавший вчера до рассвета; в тихие минуты похмельной прострации он был до остолбенения похож на апостола Петра, каким того изображал Эль-Греко: продолговатая лысина, страдающие кроткие глаза под седыми косматыми бровями и большой узловатый нос, кренящийся в ту сторону, где наливали... В дополнение к образу – большая связка ключей – не от рая, конечно, а от сейфа с валютной наличностью Синдиката – по израильской привычке болталась у него на поясе.