Синдром Феникса
Шрифт:
— Зачем?
Гоша подумал, как лучше сказать. И выразился следующим образом:
— Она хотела со мной близко общаться. Совсем близко.
— Да? Ха, надо же! Интересно, а ты хотел с ней общаться? Совсем близко?
Гоша опять подумал. Вспоминал, наверно, свои ощущения. И сказал:
— Нет.
— Это почему? Она симпатичная.
— Ты лучше. И я этого не умею.
— Первый раз вижу мужчину, чтобы в этом признался!
— Я не мужчина, — сказал Гоша без сожаления или
— А кто же ты?
— Человек.
— Так не бывает! Хотя… Похоже, ты не только все забыл, ты куда-то в детство провалился, Гоша. Даже завидно.
— Детство — хорошо?
— Конечно. Ничего тебе не надо, ничего тебя не тревожит.
— А тебя что-то тревожит?
— Вот пристал! — отмахнулась Татьяна. — Не тревожит, успокойся.
— Я не пристал, — сказал Гоша. — И я спокойный.
— То-то и оно, — вздохнула Татьяна с непонятной печалью.
А мимо проезжал лейтенант Харченко.
Увидев Татьяну, идущую парой с Гошей, он удивился, развернул машину, притормозил, выпрыгнул.
— Привет. Что-то не звонишь, Таня? Все в порядке?
— Более или менее.
— Не сдала его, я смотрю?
— Не взяли.
— Тогда вот что. В виде исключения могу его оформить. Хочешь? Как бомжа и бродягу.
— Он не бомж, как я поняла. Он просто память потерял. Это бывает. У него даже билет есть, вот! — Татьяна вытащила из кармана своих джинсов (по стройности фигуры любила этот вид одежды) посадочный талон авиабилета и показала Харченко.
То, что ей казалось доказательством невиновности (бомжи на самолетах не летают), Харченко тут же воспринял как доказательство вины, правда, еще непонятно какой. Он, считающий себя талантливым, но не реализовавшимся сыщиком, достал из машины сумку вроде полевой командирской, а оттуда лупу. Рассмотрел талон.
— Москва — Нью-Йорк… Му… Тут непонятно, английские буквы тоже… Муж-ков. Или Мушков. Нет, Мушков все-таки. Мушков, да? — спросил Харченко у Гоши.
Тот улыбнулся.
— Да не помнит он, — сказала Татьяна, протягивая руку, чтобы забрать талон.
— Я выясню, — заверил Харченко, пряча бумажку в сумку. — А то держишь у себя дома неизвестно кого.
— Я не держу.
— А что же? — поинтересовался Харченко, чувствуя за собой право первенства: он наметил объект, он строил планы — и вдруг непредвиденный конкурент. Это неправильно: или не лезь, или стань в очередь. А то, что ты не знал о моих планах, не оправдывает: незнание не освобождает от ответственности, это даже в Уголовном кодексе записано.
Харченко уехал, а Татьяна и Гоша пошли к дому.
Там их дожидались Одутловатов-дядя и Кумилкин-племянник.
— Дело есть, Татьян! — без предисловий
— Что мне, своих дел мало? Не хочу, — отказалась Татьяна.
— Какие твои дела? Зелень-петрушка! А тут большие деньги в перспективе! Причем учти, мы предоставляем территорию, собственный дом готовы сломать, а от вас вообще ничего, кроме небольших вложений. Первоначальный капитал, сама понимаешь!
— Чего? — протянула Татьяна. — Капитал? Ты откуда слово такое нашел? Капитал! Вон весь мой капитал! — указала она на Толика и Костю, которые как раз в это время подкатывали на велосипедах. И, не считая нужным дальше вести глупый разговор, пошла в дом.
Пошел за нею и Гоша.
Пробежали Толик с Костей, бросив у забора велосипеды.
Кумилкин, сунув тетрадь в карман, сердито спросил дядю:
— А ты чего молчал?
— Ты сам сказал: молчи!
— Я сказал! Я имел в виду — чтобы ты дела не испортил. Ты не видел, что помочь надо?
— Так в другой раз и говори!
— А сам не можешь понять? Приблудился ко мне — никакого толка!
— Это ты приблудился!
И так, ссорясь, они потащились к своей хибаре.
Гоша понемногу вживался.
Начал соображать, как работать в теплице, и даже увлекся; среди книг Татьяны нашлось толстое пособие по домашнему и тепличному цветоводству с картинками, Гоша с любопытством читал его и рассматривал, Татьяна, видя этот интерес, достала из кухонного шкафа несколько пакетиков с семенами цветов, которые купила по случаю, но все недосуг было заняться. Она выделила Гоше несколько ящиков с землей, тот посадил семена, руководствуясь книгой, и кропотливо начал ухаживать за ростками, которые появились очень скоро.
Вечерами же читал другие книги, не про цветы, а про людей.
Предпочитал классику.
Детективы и книжки про любовь с красавцами и красавицами на обложках дочитывал до третьей страницы и с недоумением откладывал.
Над классикой же подолгу задумывался, поднимая голову и рассеянно шаря глазами по окружающему, как бы желая найти то, что было в книге. Не находил, опять углублялся.
Пролистывал он и газеты, которые Татьяна брала у подруги Тони на почте. Смотрел телевизор. И все больше начинал понимать человеческую взрослую жизнь.