Синдром гиперпоздней конверсии

В мире, где людям постоянно приходится мириться с обусловленными природой телесными метаморфозами, одному из героев приходится особенно трудно, когда преобразования настигают его в самый неподходящий момент, воздвигая перед ним неожиданную полосу препятствий.

Виталий Александрович Мешков

Синдром Гиперпоздней Конверсии

Суббота

– НЕ-Е-ЕТ! ТОЛЬКО НЕ ЭТО!! Я МУЖ-Ы-Ы-ЫК!!! НУ ЗА ЧТО?! ПОЧЕМУ СЕЙЧАС?!! – раздался неистовый крик из спальни. Секунду спустя, дверь в комнату распахнулась, и в коридор выбежал низкорослый паренек лет двадцати пяти на вид. Семеня жеманными шажками вдоль по коридору, он почти бегом направлялся к ванной комнате. Персиковая женская ночнушка весело плескалась в потоках встречного воздуха, отчего щуплый юноша выглядел как никудышный актер малого театра, исполняющий роль дворецкого, разбуженного стуком в дверь посреди глухой зимней ночи.

Он вошел в ванную как раз в тот момент, когда одна из дверей, которую он поспешно миновал во время своего опереточного спринта по коридору, отворилась, и из комнаты вышла прехорошенькая молоденькая девушка, а за ней высокий парень летами постарше. Они с недоумением переглянулись, и, до конца не веря происходящему, устремились вслед за пареньком в ночнушке.

Когда они вошли в ванную, пред ними предстала картина – юноша стоит у большого ванного зеркала и, недоверчиво щупая свое лицо кривенькими пальцами, с ужасом рассматривает его в отражении.

– Нет-нет-нет-нет-нет! Нет-нет-не-е-ет!! Ну почему?!!!

Девушка, остановившаяся в проеме, обошла незнакомца и, наклонившись перед его лицом, уставилась на него:

– Юля? – выдавила она, абсолютно потрясенная. – Это ты?

Парень вдруг перестал исследовать свое некрасивое лицо и повернул голову к девушке:

– Нет, Лен, это тетя Ася, мать ее, приехала! Я гребаный мужик, Лена!! – с этими словами юноша снова уставился в зеркало.

Тогда статный парень в дверях тоже обошел одетого в ночнушку щуплого и, сложив руки на своей широкой груди, осторожно спросил:

– Это что, твой первый раз?

Паренек перевел взгляд со своего отражения в зеркале на отражение любопытного:

– С чего ты взял, Саш? Я, очевидно, просто очень люблю разбудить весь дом дикими криками мужским басом, разгуливая по дому в женской ночнушке! – съехидничал парень, по-девчачьи отдернув голову назад в конце предложения. А когда он невольно вернул взгляд к отражению, то понял, что выглядит как дурак, и неотесанными резкими движениями снял злополучное одеяние через голову, швырнув его себе под ноги.

– О, госп… - одновременно недоговорили Лена и Саша, когда увидели хилую впалую грудь с щепоткой тщедушных черных волос между грудными мышцами (если их можно было так назвать) и слегка оттопыренное пивное пузико, приютившее торчащий, выпуклый пупок, который был похож на выглядывающую из траншеи каску солдата, насаженную на палку с целью проверить, станет ли противник стрелять.

Но тот, кого звали Юлей, не придал никакого значения реакции присутствующих, так как сам был столь уничтожен видом собственной чахлости, что обижаться на остальных не было смысла. Лена и Саша были правы – трудно отыскать парня, который прожил на свете четверть века, а выглядел так, будто в детстве его кормили жареной глиной, а поили коктейлем Молотова.

– Это конец… Я – урод. Не просто какой-то там вонючий мужик - я самый безобразный мужик, которого только видел этот сраный мир, – гнев юноши сменился на отчаяние.

– Ну, послушай, ты ведь не знаешь, когда ты снова обернешься. Может быть, уже через пару дней ты снова проснешься девушкой, - начала процесс утешения Лена.

– Лена, мне двадцать четыре! А я только конвертировалась! – из крысиных коричневых глаз покатились слезы. – Ты хоть раз в жизни слышала, чтобы кто-то конвертировался после двадцати и обернулся в течение недели? – парень меланхолично-вопрошающим взглядом глядел на собеседницу, давая понять, что это был отнюдь не риторический вопрос.

– Нет, – коротко ответила Лена почти шепотом, опустив голову. – Господи, Юля – какие же у тебя кривые ноги, – не выдержала она, на что паренек, одетый теперь только в белые женские спальные шортики с большим красным сердцем и надписью «I ballet» (вместо слова “love” было сердце), разревелся и выбежал прочь из ванны. Саша посмотрел на Лену, и уголки его рта разъехались по сторонам, загибаясь вниз, изображая некое подобие виноватого, на что Лена ответила пустым взором сквозь своего бойфренда, как будто бы перебирая в голове возможные пути решения возникшей загвоздки.

Когда пара вошла в комнату Юли, там уже была ее грузная мама, которая со слезами на глазах обнимала паренька, утопив его голову в своей пышной груди. Вот только то не были слезы горя.

– Ну наконец-то! Слава Богу, не зря я молилась! – начала было она, держа трясущуюся голову парня.

– Молилась?! – Юля вскинул голову и отпрянул от матери. – Ты молилась за то, чтобы со мной произошло вот это?! Чтобы я стала вот этим вот чмом за неделю до выступления?! – Юля встал со своей кровати, застеленной белоснежным бельем, и, расквасившись в плаче, выскочил из комнаты. Все трое последовали за ним.

Парень быстро шел в обтягивающих шортиках по коридору к кабинету отца – единственной оставшейся комнате, которая закрывалась изнутри. Но прежде чем он сумел добежать до двери, перед ним из своей комнаты вышел его неодетый младший брат Алекс, преградив путь и взвизгнув:

– Кто тут орет с утра пораньше в субб...
– ту секунду, которая понадобилась Юле, чтобы дойти до брата, он жадно вбирал в себя глазами небывалую картину. Но не успел Юля поравняться с ним, как тот опустился на корточки в приступе остервенелого смеха.

– Козел! – только и мог выплюнуть зареванный парень, перешагнув через конвульсивно содрогающееся от уморы тело брата.

– Юлечка, погоди! – кричала вслед мать, тщетно старающаяся догнать парня-дочь.

– Юля, еще не все потеряно! – пыталась поддержать убегающую сестру Лена, сопровождаемая Сашей.

Шагая О-образными ногами к заветному убежищу, Юля вытирал слезы под аккомпанемент восклицаний родни и истерический смех придурковатого брата. Дойдя до кабинета, он потянул вниз ручку двери, но та не поддалась – дверь была закрыта на замок. Тогда, оставив попытки избежать своих родственников, Юля повернулся спиной к двери и теперь просто стоял, проливая ручьи слез, которые уже катились вниз по впалой груди, сверкая в превосходном освещении фамильного особняка. Все кроме брата считали своим долгом поддержать Юлю словом, и поэтому стояли перед ним, предлагая всякого рода утешения, перекрикивая друг друга.