Синдром Годзиллы
Шрифт:
Но он все равно приехал. Я заметил его однажды вечером за рулем взятого на прокат «Ситроена Берлинго» на подъезде к нашему лицею.
Отец увидел меня, притормозил, распахнул дверцу и жестом подозвал меня к себе. Я не хотел идти к нему. Но я не знал, что мне делать. «Я не понимаю, я что, у тебя луну с неба прошу, что ли? — произнес он, не глядя на меня и снова включая зажигание. — Это так трудно, уделить мне немного времени?»
Я пожал плечами, замялся, после паузы ответил: «Конечно, нет».
Через минуту я уже сидел в его авто. Это была ловушка. Жестокая ловушка, о которой я потом буду жалеть всю оставшуюся жизнь.
Но тогда я еще не знал ничего об этой западне и даже вообразить себе не мог всю меру ее подлости и
Мы поехали в город, посидеть где-нибудь в кафе, пропустить по стаканчику. Там мы с ним и попытались познакомиться. Я видел перед собой обаятельного мужчину в расцвете лет, у которого были коротко подстриженные седые волосы и голубые, как лед, глаза. На нем великолепно сидел костюм известной марки. Отец был сложившейся личностью, непоколебимо уверенной в себе, — правда, не без оттенка светской слащавости, хотя я заметил, что руки его во время разговора со мной слегка дрожали. Он непременно хотел произвести на меня соответствующее впечатление и немного переживал, что у него не сразу это получится. Возиться долго он ни с кем не привык и в случае со мной не собирался менять свои правила.
В нескольких броских чертах он обрисовал мне свой профессиональный путь. Как говорится, свои взлеты и свои падения. Оказалось, что я видел несколько фильмов, выпущенных его продюсерской компанией.
В тот вечер мы даже не обмолвились о моей матери. Коротко он сообщил о трех женщинах, которые были его женами за период, пока мы не виделись. В итоге он был в разводе. Отец сухо пояснил, что вскоре он отправляется в Японию, где будет работать над новой серией «Годзиллы», потому что съемки финансируют пятьдесят на пятьдесят японцы и американцы. В конце беседы он просто спросил меня, хочу ли я поехать с ним.
Я ответил отрицательно.
«Очень хорошо, конечно-конечно, я все понимаю», — он кивнул, заплатил по счету и сунул мне свою визитную карточку. Он высадил меня у ворот лицея и сказал мне: «Пока, друг мой, до скорого. Если передумаешь, позвони».
Два месяца я молчал как убитый.
Все это время я думал о своей жизни. По крайней мере, пытался думать. Чего я от нее хочу? И чего я хочу на самом деле? Еще никто в течение первых восемнадцати лет моей жизни не подавал мне надежды на будущее и не спрашивал меня, чего я хочу. Я был нечеловечески богат. На эти деньги я мог исполнить любое свое желание, любой свой каприз.
В этой жизни мне не хватало только цели. Мне не хватало приключений.
Вечером того дня, когда нам торжественно вручили дипломы, я перезвонил отцу с улицы из телефонной кабины.
Я сказал два слова: «Я поеду». Тогда мне показалось, что он был искренне счастлив моему ответу: «Я сижу на чемоданах, послезавтра у меня вылет, и ты еще говоришь, что твой звонок это простая случайность!»
Да, похоже, он был действительно счастлив тогда, все может быть.
Он посулил мне золотые горы: «Я распахну тебе двери в мир кино, сынок! При условии, что это тебя интересует. Ты знаешь, кто такой Годзилла?»
С неба, красное
С неба падает что-то липкое и вязкое. Темного цвета. Когда первые капли долетают до земли, я наклоняюсь, макаю палец в капли на асфальте и пробую жидкость на вкус.
Над городом идет кровавый дождь.
Несколько минут — и город затоплен кровью. Люди плачут и стенают. Люди складываются пополам, падают на землю, мокнут. Люди блекнут, спотыкаются друг о друга, промокают. Бесценная жидкость пропитывает их. Алые потоки текут по улицам, смывая ряды, вереницы скомканных мертвецов, размокших до состояния бумажных катышков, пропитанных кровью.
Я не понимаю, что все это значит. «Распробуй хорошенько эту кровь, — подсказывает мне голос, — ты очень удивишься, результат превзойдет все твои ожидания. Признайся, это было вкусно?»
Я
«На открытом воздухе вирус погибает немедленно. Значит, пока он падает с такой высоты, пока он летит к нам с неба, от него тем более ничего не остается. Значит, мы все можем пить ее, сколько влезет, и долой ненужные страхи!»
И люди умирают, плашмя падая друг на друга, обезумев от ужаса, не понимая, что с ними происходит, и кровяной дождь барабанит по стопкам их трупов и пузырится на промокших афишах, на набухших от крови портретах — а мне совсем не страшно.
В стране заходящего солнца
«Я прилетел в Токио посреди зимы. Весь город был укрыт снегом. Это было феерически, сказочно, просто невероятно красиво, так непохоже на все, что я где-либо видел. Там почти никто не говорил по-английски, а по-французски и по-немецки тем более, поэтому отец приставил ко мне переводчика.
Япония не была похожа на что-либо известное мне до сих пор. Ничего подобного я никогда не знал и не видел. Дома там были без номеров. Люди ежедневно ели водоросли. Японские школьники все как один носили униформу, но при этом свободно красили волосы в зеленый цвет. Музыка, которая звучала отовсюду, была или невыносима, или божественно прекрасна, без переходов и оттенков. Там были сверхсовременные небоскребы и огромные парки дикой природы. По Токио ходили ужасающие толпы народу, но все вели себя, как один скромный и воспитанный человек. В храмах там голые стены, а в магазинах полным-полно самых редких коллекционных дисков. В нескольких часах езды на скоростной электричке от города были дикие горы, экзотические леса, били горячие гейзеры, и мартышки с глазами, как драгоценные сапфиры, которые купались в минеральной воде и прыгали прямо на плечи.
Я с отцом жил в европейском отеле. Там было много деловых людей. Мы занимали свит: по спальне на каждого и по три дополнительных комнаты: кабинет, гостиная, приемная — не считая отдельных ванных комнат.
Новая серия «Годзиллы», над которой работал отец, должна была развить и продолжить сюжетную линию с того момента, которым заканчивалась картина «Годзилла — король монстров». Отец объяснил мне, что львиную долю финансирования взял на себя один крупный американский продюсер.
Впоследствии мне стало известно, что все было гораздо интереснее. Киностудия моего отца была перекуплена. Новые хозяева, не зная, как лучше избавиться от бывшего владельца, послали моего отца в Японию на должность исполнительного продюсера, где часть гонорара по договору ему выплачивали японские работодатели. Но им не удалось удержать ситуацию под контролем. Получив свою паевую долю, отец открыл на месте небольшую киностудию, для которой выкупил все свои старые рабочие сценарии. Он провернул эту сделку как раз вовремя, за два или три месяца до того, как американские покупатели успели сообразить, в чем дело, фактически у них под носом. Они, естественно, подали на отца в суд. Процесс длился несколько лет, но в результате отец выиграл это дело при помощи апелляционного суда. В перерывах между судами и слушаниями отец сумел втереться в доверие к японским инвесторам и убедил их в выгодном сотрудничестве. Таким образом, работа над «Годзиллой» шла полным ходом.
Теоретически все шло как по маслу. Три ноль в нашу пользу.
Первые месяцы жизни в Токио я просто слонялся по городу, пытался привыкнуть к нему и хоть немного разобраться. Ходил я тогда и на курсы японского языка. В свободное время я знакомился со сценариями отцовской студии, читал их. В ту пору я впервые начал интересоваться темой Годзиллы.
Поначалу фильмы цикла показались мне полным бредом, просто чушью какой-то. Ну не совсем, конечно. Возможно, и не все было так глупо в этих страшилках. Дело было даже не в этом. Просто, когда я просмотрел их все, я вдруг почувствовал, что под картонным чучелом этого динозавра скрывалось что-то, что было близко, созвучно моей душе.