Синдром отмены

Жилкин Олег

Помню цирк, и красавицу в ярком бикини, возлежащую на огромном тигре. Пожалуй и все. Ах, да, я помню паровоз, который вез нас из Иркутска в Никополь. В одном с нами купе ехала на зону жена растратчика. Она была яркой женщиной в кофте с глубоким декольте, куда я постоянно норовил запустить свою ручонку. Мама меня останавливала, но женщина лишь снисходительно смеялась:

– Мужик растет, сразу видно!

Мама любила рассказывать эту историю гостям, поэтому я ее запомнил.

Иркутск сжался для меня до набора открыток, которые я, живя на Украине, любил перебирать и разглядывать: набережная, здание театра, тот самый цирк, со львами и девушкой в ярком бикини, значок с гербом, на котором был изображен диковинный зверь – все это создавало в моей душе особый образ города, в который я мечтал когда-нибудь вернуться. Там жила бабушка, дед, две мои тетки, двоюродные сестра и брат. Несколько раз мы ездили в Иркутск с отцом и мамой в отпуск, и в поезде я научился в четыре года читать, записывая названия станций по буквам.

Однажды в вагоне я познакомился с солдатом, который ехал в отпуск со службы в Монголии.

Солдат вышел на станции рано утром и меня хотели разбудить, чтобы я мог попрощаться со своим другом, но я так разревелся, что меня оставили в покое. Никто не понял, что я плакал не от того, что было слишком рано, мне не хотелось прощаться с человеком, которого я полюбил. Позже мы с ним переписывались и он мне присылал очень яркие монгольские марки, посвященные освоению космоса и древнему буддистскому искусству страны.

Знойная Украина, говорящая на суржике, бедная и одновременно богатая своей цветущей природой и плодами, не оставила во мне глубокого следа. Я учил украинский язык в школе, но всегда знал, что я русский и тяготился мовою как повинностью: книгами на украинском в библиотеке, назойливыми учителями и гнетущей идеологической одурью, которой была скована вся страна. Пионерские дружины, слеты, массовые мероприятия с красными знаменами, линейки на которых пионеры падали в обмороки настолько отравили мое сознание, что я предпочел им альтернативу довольно рискованной дворовой жизни и дружбы с хулиганами. В пятом классе я попробовал вино и сигареты. Их продавали совершенно свободно, может от того, что выглядел я старше своих лет. Я и дружил с ребятами по-старше, одеваясь по моде в расклешённые брюки и туфли на высоком каблуке. Я хотел выглядеть взрослым, потому что был втайне влюблен в девочку из восьмого класса.

Мы уехали с Украины, как только я закончил шестой класс. Мама завербовалась на работу на Сахалин, тогда многие уезжали на Север на несколько лет, чтобы заработать хорошие деньги и позволить купить себе машину или просто вырваться из привычных нищенских рамок очень скромных советских зарплат. Моя мама была молодой интересной женщиной, она тоже мечтала о новой для себя жизни, хотела выйти замуж. На Украине ее личная жизнь не складывалась. С отцом она развелась, он покончил собой выйдя из тюрьмы на поселение в Ростовской области, куда он попал после неудачного покушения на ее жизнь. Отец ревновал мать и не мог простить ей развода. Когда я достиг подросткового возраста, мать с трудом справлялась со мной, я жил опасной дворовой жизнью, и она надеялась, что переезд на другое место поможет решить проблему дурного окружения.

– Учти, я не буду носить тебе передачи в тюрьму! – угрожала она мне, но я не воспринимал эти угрозы серьезно. В среде дурных мальчишек я прежде всего искал себе покровительства и защиту, мать была бессильна против власти улицы, с которой мне приходилось иметь дело.

Летом мы с мамой забили скарбом пятитонный контейнер и отправили его на Сахалин. Впереди был перелет через всю страну с посадкой в Иркутске. Там на Сахалине началась моя новая жизнь и я думаю это было удачное решение, потому что когда в шестнадцать лет я приехал в Никополь, то уже не встретил никого из своей прежней компании, потому что всех их пересажали еще по малолетке.

Мне тоже не удалось избежать тюрьмы, но это случилось уже значительно позднее, в двадцать лет. Я оказался к ней совершенно не готов.

Из нас троих Женя наиболее соответствовал образу арестанта. Совершенно невозмутимый слегка заторможенный, как и полагается коренному иркутянину, он происходил из семьи железнодорожников и был плоть от плоти этой довольно специфичной культуры. Цинично говоря, из нас троих сидеть должен был он. Не потому что он был в чем-то виноват, скорее напротив, он был менее всего виноват в том, что произошло. Но кому какое дело виноват ты в чем-то или нет. Просто твой типаж попал в роль, вот и все. Женя попал в роль, хоть он ее и не выбирал. Роль выбрала его.

Следователь его не любила. Должно быть это в крови у следователей не любить тех, кто ни в чем не виноват. Она считала Женю хитрожопым. Это было смешно. Мы повторяли за ней данную следователем характеристику, желая его вывести из себя. Женя сердился и называл ее, в свою очередь, Беложоповой, хотя на самом деле она была Белоусовой. В общем, такая вот нехитрая комбинация из двух жоп, все в лаконичном железнодорожном стиле.

Надо сказать, что следачка никого из нас особо не жаловала. Это была ее работа, а мы ее постоянно портили: меняли показания, хитрили, отказывались признавать свою вину. Однажды она как-то нелицеприятно отозвалась о моей маме. Слишком она ей досаждала своей активностью. Мама прилетела с Кавказа и пыталась в короткое время своего отпуска решить максимум проблем: встречалась с адвокатом, ходила по кабинетам обкома партии, в партийную организацию университета, в КГБ.

– Ее можно понять, – вступился я за мать. – Представьте, что вашего сына посадили в тюрьму.

Следователь изменилась в лице. Такая мысль не приходила ей в голову.

– Мой сын никогда бы не попал в подобную ситуацию.

Я промолчал. В двадцать лет я судил о жизни с большей осторожностью, чем тридцатипятилетняя тетка в капитанских погонах.

Хотя я был главным виновников всей этой заварухи, Женя лучше всех из нас троих подходил на роль героя. Случайно влипнув в историю, он мог с честью вынести выпавшие на его долю испытания, закалится в них и поверить в то, что это его судьба. Беда в том, что в душе Женя хотел работать в органах государственной безопасности и ловить шпионов. Он вынашивал план наладить связи с иностранцами, чтобы организовать подполье, а потом сдать его контрразведчикам. Позже он вынашивал идею продать Сибирь китайцам, но дальше торговли сувенирами на юани дело не пошло. Женя был чудаком, но чудаком очень расчетливым. Он хотел быть обеспеченным человеком и думал как заработать деньги. Женя работал в музее, продавая сувениры иностранцам и у него всегда можно перехватить валюты по выгодному курсу. Но потом Женя понял, что я наживаюсь на разнице курсов и перестал мне ее продавать. Не знаю почему я вспомнил об этом. Наверное потому, что у всякого человека в жизни должен быть свой эпос, своя история которую он всякий раз пересказывает на новый лад. Женя вполне походил на роль героя эпоса: высокий, невозмутимый, исполненный бредовых идей и планов по личному обогащению, он многого достиг благодаря своей настойчивости, последовательности и упорству. Женя всю свою жизнь проработал в музее. То ли у него не хватало фантазии, то ли он действительно не видел смысла что-либо менять в своей жизни. Странно, но такие люди существуют. На Западе это не редкость, но для России с ее чрезвычайно переменчивой экономической и политической ситуацией, это уникальное явление. На подобное способны только герои эпического масштаба. Жаль я слишком поздно это оценил. Я склонен недооценивать людей, с которыми меня сводит судьба. Как правило, их масштаб в последствии намного превосходил те рамки, которые я им отводил. Женя мне казался немного туповат, я часто его высмеивал, хотя и по-своему любил. Не знаю как относился Женя ко мне. Мне казалось, что в его отношении было что-то снисходительное.

– Если ты такой умный, то почему такой бедный? – любил он повторять где-то подхваченную мудрость, когда его дела резко пошли в гору.

Я еще не отошел от армии, где провел два года и мои успехи поначалу не слишком впечатляли, пока я в девяностые не начал ездить с челноками в Китай. Как только я попал в струю, наши отношения постепенно стали приобретать конкурентный характер, но вскоре Женя вынужден был сойти с дистанции и начал интересоваться духовными практиками, буддизмом, ездить в Непал за духовными дарами. Мне хватало экзотики выше крыше в моих поездках в Северный Китай. Женя до поры считал мое зарабатывание на китайцах низким занятием, подчеркивая, что он работает исключительно с туристами из Европы и Америки, и так продолжалось до тех пор пока китайцы неожиданно не разбогатели и не повалили толпами в Россию, скупая все подряд на своем пути. Женя поменял ценники и начал осваивать дежурные фразы на китайском. Как ни странно, при всей своей консервативности, Женя был довольно подвижен, легко отказываясь от своих убеждений в пользу новых веяний, если они сулили ему выгоду. Несмотря на эксперименты с имиджем, Женя оставался крайне материальным чуваком. Он придавал большое внимание своему внешнему виду, любил носить броские аксессуары, что-то, что выдавало в нем неординарную артистическую натуру. Странно, что мальчик с железнодорожной семьи стал копировать манеры богемы.

– «Дым поднимается вверх, значит я прав!» – любил он многозначительно цитировать Гребенщикова, заваривая чай из чабреца. Однажды это увлечение травами спровоцировало у него в археологической экспедиции приступ перитонита, который чуть было не стоил ему жизни. К счастью, операция в захолустной районной больнице прошла успешно, и Женя впредь стал осторожнее с практиками духовного просветления. Если бы путь к просветлению не был устлан трупами адептов, дорога показалась бы слишком скучной и однообразной.

Америка все-таки слишком неординарный опыт, чтобы беспокоиться о том, что моя жизнь была общим местом. Мне можно не беспокоиться о том, как я выгляжу и одеваются Я заслужил свою судьбу собственным усердием, а не экспериментами с имиджем. Мало кто долбился головой о стену с такой настойчивостью как я.

Я думаю это не случайно. Я чувствую, что за мной тянется некий шлейф из странностей и неудач. Мне постоянно снится, что я дважды отслужил в армии. Только идиот способен смириться с такой мыслью. Причем в моем характере нет признаков особой порочности, я не безумен, в медицинском смысле этого слова, меня не увлекает преступная романтика, мне никогда не хотелось ограбить банк, например. Я даже не разу в жизни не пользовался услугами проститутки, и только на шестом десятке я пережил этот опыт во сне. Мне приснилось, будто выхожу я утром по делам из дома, и неожиданно получаю звонок на мобильный из салона красоты, в который мы недавно заходили с женой – ей там приглянулся крем, стоящий в витрине, но на месте не оказалось менеджера и нам его не продали, потому что никто не знал цену. И вот звонившая женщина, предлагала мне зайти за кремом в салон, так как вопрос с продажей был согласован. Попутно я узнал, может ли она меня постричь, и она согласилась. Я запомнил эту женщину, она была обычной теткой средних лет, не особо красивой, но приятной и мне показалось, что она положила на меня глаз и решил этим воспользоваться. Когда я спросил мастера, могу ли я зайти сейчас, она замялась, и так долго молчала, что я положил трубку.