Синдром войны
Шрифт:
Шутка понравилась, бойцы улыбнулись, распрямляли спины, молча слушали последние наставления. Даже Махецкий прекратил паясничать и отвлекаться, навострил уши.
По завершении инструктажа он, правда, не удержался и заявил:
– Мы поняли, товарищ капитан. Заходим с непроницаемыми лицами, всем показываем средний палец!..
Семицкий и Дьяков ушли дозором. Через пять минут они доложили, что в поселке тихо, дорога свободна. Улица Восточная в полном распоряжении спецназа. Правда, снега навалило… мать честная! Лучше бы денег столько!
Зевающие Гавава и Лопырев пообещали не спать, но что-то подсказывало командиру, что свое обещание они не выполнят. Спецназ передвигался ускоренным маршем – шестеро по правой стороне дороги, пятеро по левой. Не тянуть же кота за хвост! Снега действительно выпало выше нормы – ноги вязли, тонули. Разгулялась матушка-природа.
Андрюха Левин наступал Алексею на пятки. Где-то за ним усмехался Гуляев. Мол, самое время нарядиться в Дедов Морозов и с подарками завалиться к хохлам. Беспокойство не проходило, пощипывало нервы.
Ближе к центру поселка, где стояло здание администрации, группа стала рассредоточиваться. Четверо с Кульчием свернули в переулок, чтобы зайти с тыла. Еще трое ушли в левый проход вдоль забора механических мастерских, припустили бегом, чтобы обойти квартал и взять под контроль западный вход.
За сто метров до цели Алексей увел с дороги остальных. Люди по одному перебирались на участок через проломленный забор, брели по грядкам, засыпанным снегом. Чертыхался Бобрик – он чуть не провалился в пустую бочку, врытую в землю.
В шесть сорок Бобрик с Архиповым первыми проникли в дом, где находился наблюдатель.
– Шанько, не стреляй, это мы.
Заворочалась груда одеял под подоконником. Шанько неплохо устроился. На подоконнике лежали «АКС», десантный нож с зазубренным обушком и пара гранат.
«От кого обороняться собрался?» – мелькнула мысль у командира.
Сам боец сидел на стуле, укутанный как гриппозный больной. Судя по воспаленным глазам, он за всю ночь их ни разу не закрыл. При появлении своих Шанько стал подниматься, сбрасывать одеяла.
– Ты просто гигант, Ян! – протянул Бобрик. – Сидишь тут как привязанный. Терпеливый ты парень.
– Там, где кончается терпение, начинается выносливость, – блеснул Гуляев цитатой из Конфуция.
– А что ему тут делать – хороводы водить? – проговорил Архипов.
– Докладывай, Ян. – Стригун кивнул на окно. – Ще не вмерла?
– Нет еще. – Шанько покачал головой.
– Ничего, подождем, – сказал Бобрик, занимая позицию на опустевшем стуле.
В доме было не холодно, во всяком случае, сквозняки не чувствовались. Предательски поскрипывали половицы. Из окна открывался отличный вид на фасад здания поселковой администрации. Снегопад прекратился. До объекта не больше ста метров открытого пространства, заваленного снегом и мусором.
Из ночной хмари выплывала продолговатая кирпичная постройка с утолщенной центральной частью и двумя крыльями. Архитектор явно не заморачивался. Один этаж, островерхая крыша, небольшое слуховое оконце на чердаке над крыльцом, не отличавшимся помпезностью. Рядом с ним стояли какие-то покосившиеся стенды, справа притулились две боевые машины десанта.
На крыльце пританцовывал часовой. Даже издали было видно, как он заразительно зевает.
– Рейхстаг, блин! – мрачно проговорил Архипов.
– Все тихо, командир, – глухо вымолвил Шанько. – Когда я заступил, эти твари еще возились, таскали в здание какие-то ящики, скрученные одеяла. Огоньки по комнатам бегали. По чердаку кто-то лазил. Потом угомонились. И вот что интересно, командир. В западном крыле их точно не было. – Шанько показал пальцем на левую сторону здания. – Во всяком случае, с фонарями не шастали. Все в восточной части. Там, похоже, несколько отдельных помещений. А вот за северную сторону не скажу, не знаю.
– Часовой один?
– Нет, их двое.
Только он это сказал, как из-за восточного угла показался еще один военнослужащий. Высокий плечистый парень широко зевнул, сделал несколько разминающих упражнений и побрел к товарищу. Пару минут они стояли рядом, общались, курили одну сигарету на двоих. Потом расстались. Первый постовой остался на крыльце, второй побрел вдоль фасада на западную сторону.
«Дисциплина неплохая, – отметил Алексей. – Могли бы залезть в БМД и не париться».
Ожила рация, донесся приглушенный голос Дьякова:
– Командир, мы на западном торце. Здесь дверь забита, ею не пользуются. Можно, конечно, выломать…
– Отставить! – Алексей напрягся. – К черту дверь, есть еще две. Живо валите оттуда, Дьяк. К вам идет часовой, через несколько секунд будет.
Слава богу, все обошлось. Здоровяк, переваливаясь с ноги на ногу, скрылся за углом. Ополченцы успели спрятаться. Приказа снимать часовых пока не поступало. Алексей лихорадочно соображал, что предпринять. Украинские вояки отбились несколько часов назад, вряд ли в ближайшие минуты будет объявлен подъем. Они спят спокойным детским сном, включая офицеров.
– Куль, ты здесь?
– Здесь, товарищ капитан, – отозвался прапорщик. – Неподалеку от восточного крыльца. Ждем-с!..
– Через пару минут мимо вас пройдет часовой. Пока не трогайте, пусть поживет еще. На следующем круге – снимайте.
– Понял, командир.
В голове Стригуна мелькнула шальная мысль – подогнать БМП и ударить по зданию из пушки. Вот фейерверк начнется! Успех гарантирован на сто процентов. Но был приказ работать тихо, точнее сказать, без особого шума. Приказ непонятный. Ближайшие вражеские войска находятся в Ремане, за двадцать верст, никто не услышит стрельбу. Но за долгие годы службы он уяснил как «Отче наш», что к приказам вышестоящего начальства можно относиться по-разному, но выполнять их надо.