Синдром войны
Шрифт:
Семицкий схватил его за шиворот, оттащил от ниши, обыскал.
– Имя? Звание?
– Сержант Яковенко. Командир отделения, – севшим голосом отозвался долговязый тип.
– К стене, на колени, руки не опускать.
Пленник отлетел к стене. Левин и Гуляев вскинули автоматы, чтобы не вздумал натворить беды. Но тот и не планировал ничего такого, уперся лбом в холодную стену.
Показался следующий – молодой, невысокий, с волнистыми рыжими волосами и какой-то кукольной физиономией. Лицо дрожало, в глазах теснилась злость.
Семицкий повторил процедуру – обхлопал пленника, с многозначительной усмешкой извлек из его кармана сложенный перочинный нож. В глазах бойца заблестели слезы, он зашмыгал носом, но лицо сделалось еще злее.
– Террористы проклятые! Москали недобитые! – дрожащий голос парня срывался на истерику.
– А что на русском-то ругаешься? – Семицкий засмеялся и ловкой подсечкой уронил парня на пол. Тот ахнул от боли в коленках.
– Фамилия! Звание!
– Рядовой Лазарь… Владимир Степанович.
– Откуда прибыл?
– Кировоград.
Лазаря поставили на колени рядом с Яковенко. Его поникшая голова подрагивала.
– Сволочи! – бормотал он. – Ватники.
– Нет, я сейчас его по башке!.. – Левин вскинул приклад.
– Отставить! – рявкнул Алексей, и ополченец неохотно опустил оружие.
Показался третий – плотный, коренастый, с круглой, коротко стриженной головой. Он смотрел исподлобья, без страха и раболепия. Этого быка пришлось хватать вдвоем. Семицкий и Бобрик с задачей справились.
– А ты что за хрен с горы?
– Рядовой Смирнов Константин. Город Сумы.
– Вот тварь! – сплюнул Архипов, его тезка. – Такое имя испортил!..
– А посмотрите, мужики, какие они все гордые, – заявил Гуляев, морщась от боли. – У них что сегодня, день достоинства?
– Обломаем, – заверил его Бобрик, пинком отправляя Смирнова в компанию товарищей.
Пленные молчали, упирались носами в стену. Было видно, что им страшно. Они дрожали, зубы рядового Лазаря выбивали чечетку.
– Что, отымели мы вас? – спросил Семицкий. – Не бойтесь, чуваки, не пристрелим, раз пообещали. Смотрите, парни, как у них очко играет. Это вам, хлопцы, не памятники Ленину валить, не красить все подряд в сине-желтое, не расстреливать безнаказанно баб с детьми.
– Мы не расстреливаем баб с детьми, – хлюпнув носом, промямлил Лазарь. – Это вы, подонки, их убиваете.
– А давайте их в коленно-локтевую позицию определим? – задумчиво предложил Гуляев. – Пусть стоят как их любимый Евросоюз перед Америкой. А что такого я сказал? – Он сконфуженно покосился на Стригуна. – Да шучу я, Леха, развиваю творческое мышление, так сказать.
Взоры всех присутствующих снова обратились к темной нише.
– А теперь Горбатый, – провозгласил Гуляев. – Я сказал, Горбатый! Полюбуемся, что за кекс такой.
– Выходите, майор, – миролюбиво предложил Стригун. – Застенчивый вы какой-то. Или боитесь чего?
Последним из подвала выбрался довольно рослый мужчина с офицерской выправкой, растрепанный, но гладко выбритый, с холеным продолговатым лицом. Щека его была измазана кровью, стекавшей из рассеченного нижнего века. Он равнодушно смотрел на автоматы, нацеленные в грудь.
Гордость не позволяла офицеру поднять руки, он держал их за спиной. Ополченцы это быстро исправили, проделав в меру болезненную процедуру. Офицер поморщился, но предпочел воздержаться от комментария. Он терпеливо дождался, пока его обыщут, и самостоятельно пристроился на колени рядом с подчиненными.
– Не представитесь? – поинтересовался Стригун.
Офицер молчал.
– Вот обязательно надо нас разозлить и все довести до трагического конца! – Семицкий чертыхнулся и отвесил офицеру затрещину.
Алексей поморщился. Ладно, дело сделано. Удостоверение личности офицера перекочевало из нагрудного кармана пленника к ополченцу.
– Держите, товарищ капитан.
– Майор Поперечный Игорь Николаевич, – прочитал Стригун. – Так, тридцать восемь лет, уроженец города Харькова. В вооруженных силах с девяносто шестого года. Надо же, землячок! Ладно, Игорь Николаевич, потом разберемся. – Он убрал офицерский документ себе в карман. – Хотите дельный совет, майор? Гордое молчание – это замечательно. Но бывают ситуации, когда оно идет только во вред. Не надо показывать нам презрение, это только помешает нашему сотрудничеству.
– Я не собираюсь с тобой сотрудничать, предатель! – пробормотал майор.
– Предатель? – Алексей и переглянулся с товарищами. – Странные у вас представления о предательстве, майор. Очевидно, вы смотрите на происходящее с другой колокольни. Вы еще дебоширами нас назовите. Ладно, это лирика. Вы уверены, что в подвале никого не осталось?
– Уверен, – буркнул майор.
– А если найдем? – встрепенулся Левин.
– Ищите. – Поперечный пожал плечами.
Проверку ополченцы провели быстро и радикально. Бобрик бросил в подвал гранату. Когда прогремел взрыв и упало все, что только могло, он спустился вниз. Бобрик вернулся быстро, чихая и чертыхаясь. Он доложил, что все в порядке. Украинцы сами загнали себя в ловушку. Подвал невелик, спрятаться негде, разве что за лопатами и носилками с задубевшим цементом.
– Спецназ, блин!
– Какая страна, такой и спецназ, – резонно резюмировал Алексей. – Ладно, мужики, вяжите их, пора сваливать. Наших погибших выносим во двор, этих гаврил – туда же.
К счастью, ополченцы не успели вынести тела, иначе число погибших мгновенно удвоилось бы! В суматохе они забыли про чердак! Пленников вязали их же собственными ремнями, когда наверху упал какой-то ящик. Видимо, его кто-то случайно зацепил. Грохот получился внушительный. Все застыли с широко открытыми глазами.