Sindroma unicuma. Finalizi
Шрифт:
***
Датчики, трубки...
Приборы полукругом... Мигают огоньки, ползет зеленая ломаная на круглом экране, скачут цифры на электронном табло, накручивается лента энцефалограммы - скачки, взлеты, ровные полосы.
Пиканье отмеряет удары пульса - то постукивает редким метрономом, то заливается трелью. Сердце борется.
Прозрачный саркофаг над ней. Руки вытянуты вдоль тела, в венах по катетеру. Сетка датчиков на голове. Голубая больничная рубашка. Одежду снимали, разрезая с великой осторожностью.
Бледна и, кажется, что спит. Разве что не дышит.
Лампы автоматически переключились, настроившись на вечернее освещение.
– Третьи сутки на исходе, - сказал Мэл.
Он живет здесь, в стационаре институтского медпункта, оборудованном в срочном порядке по последнему слову медицины. В дорогостоящих лекарствах нет недостатка. Лучшие врачи страны отслеживают изменения в самочувствии и проводят консилиумы. Перед дверью круглосуточно дежурит охрана.
Премьер-министр взял под личный контроль из ряда вон выходящий случай и заслушивает два раза в день доклад о состоянии здоровья пострадавшей.
Доступ в стационар строго ограничен, кроме Мэла, медперсонала, узкопрофильных специалистов, высшего руководства страны, сломленного горем отца, Мелёшина - старшего и ... профессора Вулфу. Об этом настоял Мэл.
Администрации института отказано в доверии, администрация - под подозрением. Впрочем, как и все.
Рубля приказал найти преступника во что бы то ни стало, и оба департамента роют носом землю. Дознаватели ведут повальные допросы, развернулось масштабное следствие.
– Третьи сутки заканчиваются, - повторил Мэл. Он без пиджака и галстука, с закатанными рукавами рубашки.
– Не скажу ничего нового. Специалисты объяснят лучше меня. Наблюдается неуклонное ухудшение, - признал профессор. Проглядев пачку графиков и таблиц, он отбросил их в сторону.
При этих словах Мэл закрыл глаза точно от мучительной боли.
– Доза яда убийственна, - продолжил Вулфу.
– Как правило, в итоге - кровоизлияние в мозг, обширный инсульт и летальный исход. Удивительно, но организм до сих пор борется.
Мэл закусил щеку и отвел взгляд в сторону.
– Почему она?
– воскликнул с отчаянием.
– Почему?
– переспросил мужчина, вытягивая увечную ногу.
– Предположений много, как и мотивов.
Собеседники сидели друг напротив друга, разделенные саркофагом. Сегодня они впервые заговорили, оставшись вдвоем. Им мешали люди, суматоха. Профессор приходил и наблюдал со стороны за бесконечными обследованиями, совещаниями и назначаемыми процедурами.
– Прежде всего, её отец, - начал Вулфу.
– Каким бы безоблачным ни виделось будущее, дочь - его уязвимое место. Он не может рисковать.
– Откуда вы знаете?
– спросил холодно Мэл, неприятно задетый тем, что профессор в курсе своеобразных отношений Влашека и его дочери.
– У меня свои источники.
– Он не выглядит радостным, - усомнился в домысле Мэл.
Влашек приезжал в институт дважды в день - утром и вечером. Здоровался молчаливым рукопожатием и выслушивал динамику состояния дочери за прошедшие сутки.
– Висор - цена тому политику, который не умеет играть разные роли, - заметил веско мужчина.
– Неужто он должен светиться от счастья?
– Ну, да... Он мог...
– признал Мэл, подумав.
– Но я не верю. Риск большой, однако его покрыли гарантии.
– Имеете в виду брачный союз Влашеков с Мелёшиными?
– улыбнулся собеседник, и взгляд Мэла ответил вызовом.
– Хорошо. Допустим, Влашека устроили выгоды, получаемые с браком дочери. Отсюда вытекает второе предположение. С заключением союза в правительстве сформируется мощная коалиция, и кое-кому заранее не понравилось усиление позиций отдельных кланов. Завистники и недоброжелатели боятся, что Влашек доберется до поста премьер-министра, и что ваш отец получит исключительные полномочия. Поэтому они решили убить в зародыше альянс, устранив дочь Влашека.
– Да... Я думал над этим, - взъерошил волосы Мэл.
– Таким образом, круг подозреваемых расширяется, вернее, растет список возможных заказчиков. Следующее предположение отсеялось из-за выяснившихся обстоятельств.
– Какое?
– Коготь Дьявола. Ваша семья вне подозрений.
Слабое утешение. После произошедшего мало кто верит в силу фамильного артефакта, и в обществе открыто говорят, что Мелёшин-старший решил избавиться от неугодной избранницы сына, спутавшей планы семьи.