Синеокая Тиверь
Шрифт:
Упрямство этого авгура начинало раздражать Волота. Что будет, если тот и в самом деле ничего не подтвердит? Ведь он уже собирает вече, хочет вызвать Вепра на всенародный суд!
– Отступать поздно, волхв. Ты много знаешь о Вепре. Если не убедишь вече, что он зачинщик, тебя ждет то же самое, что и Жадана. Погибнешь от его руки, понял?
– Как же я буду убеждать вече, если я не ведаю?
– Припомни всех, кто был накануне у капища Перуна.
– Вепра не было там.
– Зато были люди Вепра. Узнаешь их, если покажу?
– Если видел, то узнаю.
– Тогда облачайся в одежду ратного мужа, поедешь со мной. Наведаемся на подворье Вепра, присмотришься там к его челяди.
…Был Волот на удивление тверд и непреклонен, когда заковывал Вепра в цепи, а еще непреклоннее, когда вышел и стал перед вечем.
– Братья! – Князь решительно поднял над головой меч. – С согласия старейшин родов на благо народа тиверского начинаю суд над преступниками, которые убили жреца Жадана. Кто знает их и может указать или назвать при всех, выходи и называй.
Вече обычно делилось на два конца – княжеский и поселянский. На княжеском впереди всех стоял князь, за ним – мужи ратные и советники, потом дружина. На поселянском конце почетное место отводилось тысяцким, потом старейшинам родов, а уж за ними – всем остальным: воинам, ратаям, торговому и черному люду. Ныне же на княжьем конце находилась почти вся дружина да еще самые близкие князю мужи ратные и советники. Остальные затерялись среди старейшин и поселян, видимо решив для себя: когда дойдет до дела – станут кричать громче всех, чтобы таким путем перетянуть всех на свою сторону. Но в этот раз вече осталось глухим к этому крику.
– Рука поднята на того, – чеканил слово за словом князь, – кто имел доступ к самому богу, был посредником между людьми и Перуном. Князь не может оставить это преступление безнаказанным. Потому и обращается ко всем: кто знает зачинщика – выйди и укажи на него.
– Мало указать, – послышался голос из поселянских рядов, – нужно еще доказать, что это преступник.
– Надо и доказать, а как же.
– А есть ли у князя доказательства, хоть он и взял воеводу Вепра в цепи?
Спрашивали его недавние союзники. Не удержались, значит, заговорили. Если так, пришло время звать на княжий суд хозяина Веселого Дола и воеводу из Подунавья.
– У князя такие доказательства есть. Но он не хотел бы ошибиться, поэтому спрашивает: кто еще знает преступника?
В ответ – молчание.
– Приведите воеводу Вепра.
Вепр был суров и грозен, непреклонно решителен, казалось, освободи ему руки и дай меч – пойдет на вече с открытым забралом.
– Воевода, – зычно, чтобы все слышали, обратился к нему князь. – Ты знаешь, в чем обвиняю тебя? Признаешь ли за собой вину?
– Нет, и требую за глумление и насилие над собой личного поединка с князем.
– Если князь не докажет твоей причастности к убийству, не так ли?
– Да. Если не докажет моей причастности к убийству.
– А если докажу?
– Если докажешь, я покараю себя сам, прямо тут, при всем народе.
– На том и порешим.
Волот окинул взором притихших людей, потом сказал:
– Будем терпеливы и уважительны – начинаем суд. Скажи, воевода, ты встречался со жрецом Жаданом в его жилище при капище Перуна?
– Встречался.
– Зачем бывал там?
– Приносил жертвы Перуну и передавал их в руки жреца Жадана.
– Когда бывал?
– Да не раз, и в этом, и в прошлом году.
– О чем беседовал со жрецом, когда вручал ему дары и просил принести их богу Перуну?
– Кроме этого – ни о чем.
– А за какие такие великие заслуги обещал ты Жадану подарить свою родовую усадьбу и угодья в Веселом Долу?
Вепр сделал вид, что удивлен и даже обижен.
– Такого не было, такого не могло быть! Разве князь не знает, что значит для меня Веселый Дол, как приросло к нему мое сердце?
– Знаю, да слухи другие ходят: ты все-таки обещал Жадану Веселый Дол и, наверное, не за малую услугу. Волхв Чернин, выйди и скажи, что знаешь об этом обещании.
Идя на вече, волхв сбросил одежду ратника и снова облачился в одеяние, которое носил издавна и которое указывало на то, что он служит при капище Перуна. Пока он рассказывал, когда и с чем приходил Вепр к Жадану, вече молчало. Когда же заговорил об их уединенных тайных беседах, а потом о возмущении Жадана предложением Вепра, вече, словно пробуждаясь, забурлило. Одни были удивлены, другие – возмущались, третьи – возражали.
– Такого не может быть! Чем докажешь, вонючий волхв?
– Хотя бы тем, что слышал эти беседы собственными ушами. Воевода говорил Жадану: «Сделай так, чтобы бог покарал князя Волота наивысшей карой – смертью, – и будешь иметь все: золото, поле, товар, захочешь – Веселый Дол отдам тебе с домами и угодьями. Не только жрецом, властелином станешь».
– Это не доказательство! – кричали мужи. – Такое можно и придумать. Кто, кроме тебя, может подтвердить это?
– Может ли кто подтвердить услышанное мною, не ведаю. Однако люди видели другое: как Жадан гнал воеводу, разгневанный его речами, как молился потом перед ликом бога Перуна и говорил, молясь: «Огненный боже! Великий Сварожич! Ты видел гнев мой и видишь муку, отведи и заступись, не дай зародиться во мне наибольшей слабости человеческой – искушению»… Волхвы Стемид и Добронрав! Во имя наивысших помыслов выйдите и скажите, что видели и слышали такое.
Волхвы не думали, видно, что их позовут свидетельствовать, удивленно переглянулись, но все-таки вышли и сказали князю: видели, как Жадан гнал этого воеводу посохом, как молился после, слышали, с какими словесами обращался к богу.
– А что скажет Вепр? – спросил Волот.
– То, что и говорил: бывать у Жадана бывал, а разговора о мести с ним не было.
– За что же волхв и жрец прогонял тебя от жертвенника посохом?
Вепр колебался мгновение, но этого было достаточно, чтобы все убедились и крикнули в один голос: