Синеокая Тиверь
Шрифт:
– Он виновен, княже! Он домогался от Жадана лжи и мести!
Чтобы утихомирить людей, князь поднял меч.
– Не слышу ответа, воевода.
– Я напомнил жрецу давний обычай – приносить богам человеческие жертвы, чтобы они умилостивились и не насылали на людей жестокие кары. Это напоминание, или скорее совет, разгневало жреца.
– А что еще ты советовал?
– Больше ничего.
– Почему же Жадан говорил, молясь: «Отведи и заступись, не дай зародиться во мне наибольшей слабости человеческой – искушению»?
– Об этом не ведаю.
– А послушники ведают, воевода. Что скажешь, Чернин?
– Жадан боялся кары богов и сомневался. Однако воевода напомнил ему о подарке в другой раз и в третий, повез и показал свой Веселый Дол. Жадан соблазнился и заключил с воеводой договор: сначала принесет в жертву богам кого-то из народа тиверского, а после заставит брать жребий семью князя. Вепр согласился на это и был уверен, что, когда дело дойдет до жребия, князь сам вызовется пойти на огонь, закрывая собой жену и детей.
– Ты лжешь, волхв! – Вепр, точно зверь, бросился в сторону послушника. – Откуда Жадану было знать, что нас постигнет еще одна беда?
– Знал. Он был таким, что и сам мог накликать беду.
Это откровение явилось для всех, даже для Вепра, неожиданным и разящим, словно удар Перуна в ясном небе. Люди притихли, глядя на волхва-послушника, словно на заморскую диковину, потом стали переглядываться между собой, спрашивая: «Вы слышали, на нас накликали погибель», – и вот уже вся толпа кричала тысячеголосо:
– Смерть отступникам! Смерть душегубам! Чтобы ради мести, чревоугодия, наживы ради да накликать на весь народ голод, истощать его силы бедами и мором? Где такое видано? Когда такое было? Смерть изуверам! Кара и смерть! Кара и смерть!
Князь пытался утихомирить вече, да где там. Будто с ума посходили все. Орали во всю глотку каждый свое, потрясая оружием, напирали на княжий конец, на то место, где стоял закованный в цепи и ставший на удивление маленьким Вепр. Им кричали что было сил: «Утихомирьтесь, дайте завершить суд», – напрасно. Пришлось выставить впереди подсудимого дружинников и отгородиться от веча щитами, мечами, сулицами.
– Виновные в бедах народа никуда уже не денутся. Дайте довершить суд! – Князь уже в который раз поднял над головой меч, требуя тишины.
– Без суда ясно, княже! На смерть карай татя!
– Он не один. Дайте завершить суд – и увидите: он не один!
Кажется, подействовало. Затихли сначала стоящие впереди, потом те, которые стояли за ними, и, наконец, остальные.
– Будешь отпираться и дальше, властелин?
Вепр сделался землисто-серым, по нему было видно, что он никак не придет в себя.
– Княже, – подал он наконец голос и даже умоляюще посмотрел на Волота. – Я представлю свидетелей, что не был той ночью ни возле капища Перуна, ни в Веселом Долу.
– Знаю об этом, сам ты не был там. Преступление совершили другие, однако по твоему повелению. Волхв Чернин, укажи нам, кто из челядников Веселого Дола был в тот вечер у капища Перуна?
– Вон те двое, – показал через головы Чернин.
Вечевой люд сначала посмотрел в ту сторону, куда показывал волхв, потом расступился. Те, на кого указали, предстали перед князем, как захваченные на злодействе тати.
– Твои это люди, воевода?
– Мои, да что с того?
– А то, что именно они выполняли твое повеление. Подойдите ближе, подлые рабы подлого преступника!
Те не посмели ослушаться, подошли ближе к князю и, не сговариваясь, упали перед ним на колени:
– Помилуй, великий господин! Мы не по своей воле.
Вепр содрогнулся, слыша эти просьбы, понял, что его уже ничто не спасет.
– Этих свидетельств достаточно, властелин?
Вепр поник, как-то непривычно низко опустил голову, плечи. И шею свою мощную, ту, что никогда и ни перед кем не гнулась, словно подставил под удар меча.
– Сам покараешь себя или других заставлять?
– Сам, – поднял он наконец голову и холодно глянул на князя. – Снимите с меня наручники и дайте меч.
Вече поспешно исполнило его волю, но Вепр не торопился. Стоял и разминал затекшие в наручниках руки. Потом бросил поверх толпы быстрый взгляд, то ли отыскивая кого-то в ней, то ли перенесся мысленно в Веселый Дол, в любимую свою семью, к тому, что было ему всего милее, помедлил немного, приставил к груди острие меча, там, где билось сердце, и в тот же миг бросился на меч. Застыл на какое-то мгновение, затем выпрямился во весь свой богатырский рост и, постояв, тяжело, будто подрубленный дуб, рухнул на землю. Ни вскрика, ни жалобы, ни брани из уст. Как был проклятым судьбой Вепр, так и умер проклятым.
Челядники все еще ползали возле княжьего коня, хватали за стремена, молили о пощаде.
– А с этими как?
– Отведите и покарайте, – с брезгливостью ответил Волот. – Да не вздумайте предавать после огню, – сказал громче, чтобы все слышали. – Преступники недостойны этого, заройте их в землю, как псов.
Вече, онемевшее во время казни преступников, продолжало молчать. Видимо, ждало чего-то еще от князя. А князь никак не мог собраться с мыслями. Удовлетворение быстро отступило перед страшным зрелищем, душу заполонила печаль.
– Братья! – Князь поднялся наконец на стременах и возвысился над толпой. – Поняли вы, слыша этот суд, за что карают нас боги? Думаете, за то, что не искренне верим в них, или за то, что недостаточно щедры, не делимся с богами тем, что дает с их благословения земля наша? Это не так. Кто из вас не молится в своем доме богам, кто жалеет отдать богу богово? Никто. Народ наш искренен в вере своей, щедр на добро, как и на дары. Боги карают нас за то, что мы предаемся чревоугодию, не знаем в этом ни меры, ни границ, торгуем во имя выгоды не только людьми, угодьями, но и повеленьем божьим. Вот откуда гнев божий и кара божья!