Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана
Шрифт:
— Трёшка.
Алька сунул парню зелёную бумажку, схватил один из кулонов и с радостно бьющимся сердцем пошёл, рассматривая покупку. Потом надел цепочку на шею, поправил кулон. Алька уже не шёл — почти бежал на обед, так хотелось ему поскорей показать свою покупку. За столом конька первым заметил Васька и в упор спросил:
— Настоящий?
— А то поддельный! Стал бы я носить фальшивого!
— Оригинально, — сказал Алькин отец. — До чего не додумается частник! Ведь надо, чтобы расхватывали товар, чтобы затраты и риск окупались…
— Какой риск? —
— Торговать этим запрещено, могут быть неприятности, — сказал отец. — Значит, приходится рисковать.
— Сколько отдал? — резко спросила бабка, Алька ответил, и она отрезала: — Грабители!
Лишь Тайка молчала, и Алька был доволен. Однако его огорчало, что соседи по столу никак не хотели оценить его покупку. Не снимая цепочки с шеи, он положил кулон на стол и погладил пальцем его гладкую, чуть выпуклую поверхность.
— Разве не красиво?
— Красивей и не бывает! — Тайка заносчиво встряхнула тугими косичками. — Носишь на шее гроб с бедным коньком.
Альку так и передёрнуло, и если бы не Васькины родители, он стукнул бы её.
— Скажи, что тебе завидно! А как носят ископаемых мух в янтаре?
— Сравнил! — фыркнула Тайка.
— Алик, не забывайся! — Мать недовольно посмотрела на него и с некоторым извинением — на соседей. Ради них-то она и сделала замечание Альке, потому что давно привыкла к ожесточённым схваткам старшего сына с дочерью и не знала, как их примирить.
А кто знал? Тайка была упряма, неуступчива. Может быть, если бы мать и сумела их как-то примирить, Альке было бы хуже: пришлось бы от чего-то отказаться и приноравливаться к сестре. А он не хотел этого. Мать была не строгая и почти не вмешивалась в их отношения: у неё едва хватало времени даже на себя — на портних, на парикмахерш, на визиты к многочисленным знакомым и нужным людям. Отец — совершенно другое дело. Всё, что у Альки есть хорошего, всё от отца. Он ходил в школу по вызовам классного руководителя или директора, со всеми находил общий язык и запросто всё улаживал. Ну мало ли что бывает в классе или в коридоре на переменке: стукнешь кого-то, обругаешь, что-то отберёшь, а на тебя за это всякие маломощные, завистливые бегут с жалобами… В общем, отец у него что надо!
Он промолчал сейчас только потому, что в душе был согласен с Алькой и не хотел выносить на люди семейные ссоры. Отец никогда не говорит лишнего.
Алька мельком кинул взгляд на Ваську и вдруг почувствовал приступ тоски. Даже смешно, даже непонятно было! Что там ни говори, а его почему-то тянуло к нему, тянуло, и всё. Алька снова посмотрел на Ваську с молчаливым интересом, будто захотел увидеть в нём что-то скрытое, рассеянно потеребил в руке кулон и подумал: «Опять после обеда убежит к этой?» Алька не ошибся: Васька снова подбежал к столу, где сидела Ира со своим молодящимся дедом в шортах, по слухам, известным московским художником, и они о чём-то стали оживлённо говорить.
Алька снял с шеи цепочку с кулоном, спрятал в карман и снова пошёл бродить по набережной. Он мог бы познакомиться с каким-нибудь мальчишкой —
Когда Алька через полчаса вернулся к пляжу, он увидел их, Ваську с Ирой, возле моря. Они что-то строили из гальки. Алька кинулся было к ним, но тут же одумался. Не надо сразу. Он встал за газетный киоск.
Вот Васька, подвижный и щуплый, храбро прыгнул в волны, восторженно замахал руками и, весь исхлёстанный брызгами, принялся выворачивать из песка камни, подкатывать, подтаскивать их к Ире. И ловко это у него получалось. Куда девались его скованность и робость?
Васька неистово, с хохотом и криком снова, и снова кидался в волны. Ира покатывалась со смеху. Да и Альке было забавно. Мальчишка явно смешил её, знал, что ей нравится, и Алька впервые подумал: ай да Васька!
Чем больше смеялась и веселилась Ира, тем старательней трудился Васька, выворачивая громадные камни и складывая из них крепость. Алька уже не прятался за киоск, а открыто смотрел на берег. Возле крепости стала собираться малышня. Теперь можно было и ему спуститься на берег. Алька легко сбежал на пляж. И независимо, слегка вразвалочку пошёл к ребятам.
Ира сразу заметила его — рослого, черноглазого, красивого. Подойдя вплотную к крепости, он упёр руки в бока и звучно сказал:
— Крепко! Ты великий строитель, Василий! Фортификация — высшая категория! И девятый вал не сокрушит…
Вася промолчал.
«Что такое фортификация?» — подумала Ира и отметила, что Вася словно бы не очень доволен, что этот мальчишка подошёл к ним.
— И у тебя отличная помощница! — Алька с любопытством смотрел, как они работают.
Ира кинула на него быстрый взгляд, стёрла со щеки мокрый налипший песок и отвернулась. По её округлившейся щеке он понял, что она улыбнулась. Почему бы ему не подружиться с ней? Она, кажется, весёлая. С ней можно и в бадминтон поиграть и побродить по набережной. И в кино посидеть. Ну, а Васька ей скоро надоест. Маловат он ещё, чтобы дружить с девчонками…
Алька почувствовал себя в ударе:
— Замечательно! Восьмое чудо света! А кто комендант этой крепости? Ты? Возьмёшь меня в замы?
Васька опять промолчал.
Огромный морской вал обрушился на берег, ударил, захлестнул и повалил всех, кто был возле крепости. Один Алька длинным упругим прыжком успел отскочить. Когда вал схлынул, Алька увидел, что от крепости остались жалкие развалины.
— Это ты виноват, Васька, ты! — засмеялся Алька. — Не захотел меня взять в замы и рассердил море. Оно любит справедливость! Правда, Ира?
— Не предусмотрел такой возможности! — в сердцах крикнул Вася, разваливая ногой остатки крепости. Он сам удивился, откуда у него взялись такие слова.