Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана
Шрифт:
— А ты уверена, Ириша, что Вася хочет позировать? — поднял голову Иван Степанович.
— Уверена! Он только и мечтает об этом! Правда, Васенька? — Она смотрела на него дружелюбно, горячо. — Я ведь не вру? Дед напишет твой портрет, и все увидят, какой ты добрый, благородный, храбрый, воинственный… Можешь даже позировать деду с пистолетом в руке… Ты ведь хотел бы? Деда, у тебя ещё нет на картинках мальчишек с пистолетом в руке?
Вася чуть не оглох от её голоса и напора. Совершенно ясно, она издевается над ним, хочет проучить его… Не нужно
— Васенька, ну скажи же деду, — наседала Ира, — скажи, что ты хочешь, что я не вру!
Вася посмотрел в её красивые, светлые, брызжущие радостью и весельем глаза и, покраснев, уронил:
— Хочу…
Иван Степанович закрыл на тугие крючки заляпанный красками этюдник, и они двинулись по каменистой тропе в Кара-Дагский. Тая с Ирой о чём-то шушукались.
Никогда ещё не позировал Вася художникам, и лишь раз в жизни был в настоящей мастерской Ириного дедушки: она позвала весь свой класс и заодно его, Васю, своего соседа.
То, что Вася увидел здесь, была никакая не мастерская, а старый, почерневший от времени сарай с двумя большими окнами. Войдя в него, Вася совсем растерялся: у одной стены — небрежно постеленная раскладушка, на другой — наспех сбитые грубые дощатые полки, заставленные банками и баночками, бутылями и пузырьками с красками и жидкостями. В сарае резко пахло свежей краской и ещё чем-то острым и приятным. Со всех стен на Васю смотрели картины и этюды без рам: виды моря и берега, мысы, камни в воде, зубцы Кара-Дага в разное время и в разную погоду…
— А вон твой верный дружок, только не в жизни, а на картине, — сказала Ира за Васиной спиной и холодными, сильными пальцами повернула его голову в нужную сторону.
С небольшого холста на Васю смотрел растрёпанный мальчишка, ужасно похожий на Макарку: и он, и совсем не он! Глаза светятся зоркой зеленцой, те же облупленные губы, но в крепком подбородке таилась независимость, а в глазах неуступчивость и даже гордость… Удивительно даже!
— Ну как дедова живопись? — засмеялась Ира. — Похож дружок?
— Да не совсем.
— А ты его давно знаешь? — спросил Иван Степанович. — Бывал дома? Дружил?
— Да не очень…
— Возможно, Макарка и не совсем такой, каким я его написал, но может стать таким, — сказал художник. — Таким бы мне хотелось его видеть. Ну, Вася, если не возражаешь, присядь… — Иван Степанович показал на старый тяжёлый стул с перевязанной проволокой спинкой.
Вася сел.
Художник поставил на мольберт загрунтованный белый холст, туго натянутый на подрамник, и посмотрел на Васю; этот взгляд был не похож на тот, каким он смотрел на Васю минуту назад. Глаза стали цепкими, пронизывающими. Из них совсем исчезла привычная доброта и благодушие. Будто он хотел что-то высмотреть в нём и понять что-то невидное, спрятанное. Наверно, это был особый, рабочий взгляд.
Васе стало неуютно на стуле, и он поёжился.
Иван Степанович принялся быстро водить карандашом по холсту. Вася уставился на него, боясь шелохнуться,
— Давай чихай на здоровье! — сказал художник. — Расслабься…
И Вася тоненько, смешно, как-то по-кошачьи чихнул. И сразу стало легче и удобней сидеть на этом не очень-то прочном стуле, на котором до него, наверно, сидели сотни людей, портреты которых он видел на стенах.
И его, Васин, будет портрет… Даже не верилось!
Глава 16. Бесплатный натурщик
Девчонки ходили по сараю, шушукались и пересмеивались. Ира по-хозяйски, один за другим, переворачивала поставленные лицом к стенке холсты и поясняла Тае: вот это пограничники, вот это матрос Митька, это виноградари, ну, а кто намалёван вон на том холсте, Тая сама может догадаться…
— Ты, Ирка! — ахнула и засмеялась Тая, — Вот какая ты?
— Какая? — с ревнивым интересом спросила Ира.
— Я думала, ты серьёзней… И только не обижайся на меня, ты здесь не очень надёжная… Зато какая красавица!
— Ну это дед прибавил, — чуть смутясь, стала оправдываться Ира, — по-родственному, по доброте. Надо же, чтобы его родная внучка была не полной уродкой… У деда есть и другой мой портрет — так на нём я как следователь угрозыска. Самой боязно смотреть… Хочешь, покажу?
Вася нетерпеливо задвигался на скрипучем стуле: уж очень хотелось ему посмотреть на портреты Иры. Хотелось, да нельзя было: его лицо медленно, старательно, въедливо ощупывали глаза Ивана Степановича. И Вася всё больше чувствовал себя скованным, словно его в наказание за какую-то провинность крепко-накрепко прикрутили верёвкой к стулу. Ни встать, ни повернуться. А девчонки, будто чувствуя это, охали и ахали от удивления. Всё-таки вредные они!
— Ну как, бесплатный натурщик, ещё жив? — спросила Ира. — Как тебе на твоём постаменте?
— Отлично! — не растерялся Вася.
— Вижу, как отлично… Дед, не умори его, пожалуйста, — попросила Ира, — Мы ведь с ним соседи… К кому буду бегать за тетрадкой или стержнем? Вася у нас в подъезде самый безотказный ребёнок.
— Тоже мне, взрослая! — Вася вскочил со стула.
— Вася, сядь, — сказал дед. — Я бы на твоём месте когда-нибудь стукнул её. Ну, не очень сильно.
— И стукну, дождётся! — согласился Вася, но Ира тут же затрещала в ответ, что не боится его и всякое такое.
— Не мешай мне работать… Расчирикалась! — напустился на неё Иван Степанович. — И натуру не отвлекай от дела.
— Бедняжечка! — воскликнула Ира. — Страдалец Васечка!
— Ничего он не бедненький! — вмешалась Тая. — Он здесь первый друг моего бесподобного братца. Учится у него уму-разуму: набирается воли, железной выдержки и укрепляет свои мускулы, доставляя из магазинов разные товары…
— Ничего я не доставляю! — возмутился Вася. — Попросил один раз, чего не помочь человеку? А теперь — всё! Пусть сам.