Синева небес
Шрифт:
— Рэйко Суга не пила в тот вечер, — строго заметил старший инспектор Номура.
— Да? А мне она показалась бездонной бочкой. Не заставляйте меня вспоминать о ней.
— Мы уже уяснили твое мнение о Рэйко Суге. Но почему ты убил ребенка? Что ты имел против него?
Фудзио бросил ненавидящий взгляд на инспектора Номуру.
— Я не такой гуманист! Я не люблю детей.
— Что же совершил Кэн, что его нужно было убить? Он был любознательный, хотел и любил учиться.
— Знаете, что он мне сказал? «Если вы убьете меня, то это будет большой потерей для государства и общества», — так и сказал! Тут
— Мелко мыслите! — заметил сержант Хигаки. — Обществу безразлично, хорош или плох отдельный человек. Впрочем, болтать языком — проще всего.
— Вы так полагаете? Во время войны был такой человек, как Тодзио. [49] Япония пострадала. Разве я не прав?
— Если бы Тодзио действовал сам по себе, судьба страны едва ли изменилась бы. Но в Японии были десятки, сотни тысяч людей, которые, подобно Тодзио, решали ее судьбу. Нельзя возлагать всю ответственность на одного Тодзио.
49
Тодзио Хидзки (1884–1948) — политический деятель, начальник штаба Квантунской армии во время Японо-китайской войны (1937–1945), военный министр (1940–1941) и премьер-министр Японии (1941–1944). Тодзио фактически руководил японским государством и японской армией во время второй мировой войны, после окончания которой был арестован 11 сентября 1945 г., признан военным преступником и приговорен к смертной казни через повешение Международным Токийским трибуналом.
— Ну, значит, неважно, какой и я человек, — усмехнулся Фудзио, пытаясь скрыть за иронией свои истинные чувства.
— На суде вам не стоит так говорить, — посоветовал Хигаки. — По крайней мере, таково мое личное мнение.
— Личность человека ничтожна. Раньше я об этом не задумывался. Все только и твердят о значении личности, которая важнее всего.
— Отец маленького Кэна — прокурор.
Тут Фудзио почувствовал, как его тело содрогнулось, словно в него вонзились раскаленные стальные иглы.
— Значит, меня приговорят к смертной казни!
— Не вижу связи.
— Как несправедливы люди! Со мной никогда не поступали честно! Зато теперь хотят меня наказать со всей строгостью!
— Уно-сан, как вам не стыдно! — в голосе Хигаки прозвучали такие нотки, каких Фудзио прежде не слышал. — Что же, по вашему мнению, делать мне? Я ведь подкидыш. Вас родители воспитали в любви и ласке, а мои родители сочли, что я им не нужен. Им было все равно, умру я или останусь в живых. Разве со мной поступали честно? Но я не стал плохим! Я никогда не рассуждал так, как вы. Прежде, чем осуждать родителей, нужно спросить, почему они так поступили. На то, чтобы отказаться от собственного ребенка, должна быть причина. Так говорил мой второй отец, владелец магазина велосипедов. Он подобрал меня и воспитывал как приемного сына.
— Это ложь? Насчет того, что вы — подкидыш! — не сдержался Фудзио. — Ложь!
На губах Хигаки заиграла привычная усмешка.
— Разве можно так выдумывать? Хотя вы, полицейские, привык ли ко лжи. Вам солгать ничего не стоит.
— Это
Измученный Фудзио молчал.
— Ты слышал о таком приеме, когда человеку наносят удар под ложечку, а потом душат?
Фудзио молчал. Он думал о том, что не признается больше ни в чем, даже если сегодня ему придется умереть.
— Ты знаешь девушку по имени Каё Аоки?
— Каё Аоки? — повторил Фудзио, словно попугай, даже не пытаясь вспомнить имя и саму девушку. — Она работала продавщицей в видеосалоне?
— Нет, она была ученицей школы высшей ступени.
— Нет, такой не знаю.
Фудзио старался не проявлять эмоций, хотя на самом деле он уже вспомнил ту девицу. Она сидела в электричке, выставив ноги в проходе. Фудзио споткнулся о них и предложил ей заняться сексом — в счет возмещения ущерба или оплаты лечения. Она сказала, что согласна, если он не будет требовать с нее денег.
— Не можешь не знать. Эта девушка тоже была в твоей машине. Улики подтверждают это. В твоей машине обнаружены ее волосы.
Фудзио молчал. Если они уже все знают, что им еще нужно? Ему просто нечего сказать. Он молчал. Поясницу сковывала чудовищная боль. Когда Фудзио пытался принять другую позу, боль не только не отпускала, а становилась совсем непереносимой. Фудзио пришла в голову мысль, что смерть была бы избавлением. Если он умрет, боль в пояснице умрет вместе с ним.
Фудзио старался думать о чем-то приятном и игнорировать вопросы полицейских. Сейчас он мог думать только о встрече с Юкико.
…Фудзио снова видел в саду голубые цветы вьюнков «Синева небес» и подходил к двери ее дома. Он открывал входную дверь, и из глубины дома доносился ее беспечный голос: «Да-да!», но сама она никак не появлялась.
Когда Фудзио, наконец, увидел лицо Юкико, он постарался скрыть от нее свою радость и, нахмурившись, строго спросил:
— Что же ты дверь на ключ не запираешь? Это опасно.
— Возможно. Но к нам никто не ходит.
— А я не в счет? Будь осторожна. В мире много плохих людей.
Обдумав этот воображаемый диалог, Фудзио нашел его странным, но в мечтах он радостно рассмеялся. Сейчас Фудзио даже не хотелось думать о том, придет ли когда-нибудь день этой встречи. Если она и состоится, то очень-очень нескоро. При этих мыслях ему казалось, что его покидают жизненные силы.
Фудзио не задумывался о том, что, убивая, он сам лишил себя встреч с Юкико. Наверное, это было крайне «неосмотрительно».
Если когда-нибудь он снова посетит дом Юкико, где цветут те вьюнки… Тут Фудзио даже содрогнулся при мысли о том, что к тому времени она может умереть. Но если в том доме не будет Юкико, Фудзио разрыдается на пороге.
Сможет ли он добиться встречи с Юкико? Если ему это не удастся, он даже в мечтах не увидит ее дом. Сейчас Фудзио прекрасно понимал заключенных, решившихся на побег из тюрьмы. Он тоже начал обдумывать самые невероятные способы сбежать из этого места.
В тот вечер допрос закончился почти в десять вечера.
Он попытался встать со стула, но от пронзившей поясницу боли не смог сразу подняться. Письмо Юкико по-прежнему лежало на столе. Фудзио решил взять его с собой в камеру, чтобы перечитать.