Синие цветы II: Науэль
Шрифт:
– День не задался? – спросил я.
У Эллеке слов не было. Он только процедил:
– Жди меня, – и исчез.
Свин продолжал вопить на одной ноте, как младенец: «уа-уа». Я даже днем с фонарем не нашел бы для него сочувствия, выдержав столько пинков от него и его дружков – причем беззвучно. Видимо, верещать позволительно только настоящим крутым парням, а не раскрашенному педику вроде меня.
Когда мне надоело слушать, я просто ушел. Ну его, Эллеке.
На улице было холодно, но так солнечно, будто и не поздняя осень. Неделю назад выпал снег, но растаял без следа. У меня был с собой кассетный плеер – мало кому доступное удовольствие в то время. Представить
– Как ты можешь быть таким бессердечным?
Я ответил:
– Это строчка из песни. Мне не нравится эта песня.
– Ты что, действительно ничего не понимаешь?
– Я понимаю. Но мне похер.
Он смотрел на меня так, как будто собирался вдарить мне в лоб головой.
– Ну ты и сволочь.
– Да разве? – закатив глаза, я прижал к груди растопыренные пальцы. – «Я просто обычная девочка».
– Достаточно цитат из глупых песенок.
Я скорбно развел руками.
– Ты первый начал.
Эллеке зажмурился на секунду. Должно быть, спрашивал себя: «С кем я связался вообще?»
– С главной блядью в этом городе, – напомнил я. – Забыл?
Он схватил меня за руку и потащил куда-то. Я все еще не понимал, что с ним происходит и в чем он обвиняет меня. Я не чувствовал себя виноватым, но то, что я дошел до цитат, выдавало меня с головой: я нервничал. Я сказал ему тоненьким голосом:
– Дяденька, только не бейте меня. Лучше уж трахните, – но менее жутко мне не стало.
Он доволок меня до заброшенного парка. Сплошные кусты, ну точно джунгли. Я предположил:
– Ты решил в укромном месте избавиться от своего позорища?
Он ответил мне тяжелым взглядом, и на секунду я поверил, что так оно и есть.
– Заткнись, Науэль! Достаточно тупых шуточек. Ты покалечил человека! Это, по-твоему, весело?
– А что, тебе не смешно?
– Нет.
– Тогда ты просто не врубился в этот прикол, – предположил я. Следовало хотя бы прикинуться серьезным, но я не мог. Внутри не затихало издевательское хихиканье. Или истерическое.
Эллеке ударил меня ладонью в грудь. Было не больно, лишь удивил сам факт, что он меня ударил. Мне вспомнилось, как до этого он шибанул меня о стену. Он больше не был мне другом. Моя ухмылочка стала откровенно злобной.
– Лучше примени ко мне свою силу как-нибудь поинтереснее, – предложил я с намеком и сунул в рот кончик указательного пальца.
И гнев Эллеке выбил пробку, выплеснулся на меня. Раньше я и представить не мог, что никогда не повышающий голос Эллеке умеет кричать. Казалось, мир начни рушиться, а Эллеке только и скажет преспокойненько: «Все без паники». Но сейчас он выкрикивал мне свои претензии. Их было много. По любому поводу я швыряю его и сваливаю к какому-то поганому типу, с которым занимаюсь известно чем. Я так и не завязал. Я не хочу учиться, я слишком много курю, слишком часто пью, мне плевать на все и я ни хрена себя не контролирую.
– Меня достало твое презрение ко всему! Ненавидишь всех и вся. Мир поступил с тобой несправедливо, и теперь у тебя святое право раздавать пинки, ну надо же! И все-то к тебе пристают, потому что это они такие мрази! Да ты хоть раз удосужился задуматься, как ты себя ведешь? Цепляешься, зубоскалишь, провоцируешь. Так кто начинает первым?
Я пятился от него. Задыхаясь в мягком одеяле его понимания на всем протяжении наших отношений, я мечтал о том, чтобы хотя бы раз
– Это они начали первыми. Когда я еще был тихим, как первый снег, клянусь тебе.
– Даже если так, сейчас я наблюдаю, как ты жалишь всех без разбору. Я говорил тебе сотню раз, но ты продолжаешь в том же духе. Это уже не месть, это война со всеми подряд, с людьми вообще. Что теперь? Станешь огрызаться?
Но я молчал. У него было слишком много слов, а у меня совсем не было. Только чувство вины, от которого все тело зудело, словно я прогулялся по зарослям крапивы. Но я винил себя лишь в том, что рассердил и расстроил Эллеке, и только за это. Свин может истечь кровью. Здание школы может обрушиться, погребая под собой всех в нем находящихся. Моя мать может повеситься на карнизе, Человек-Порошок принять весь порошок сразу, Дитрек – разбить себе башку о белую кафельную плитку. Мне плевать. Меня заботил только Элле.
Эллеке понял меня неправильно, и выражение его лица смягчилось. Он протянул мне руку, но я отступил на шаг. Под подошвой хрустнуло битое стекло.
– Ты думаешь, мне нравится моя жизнь? – прошептал Эллеке. – Да я с трех лет как будто только тем и занимаюсь, что слежу, чтобы мой папочка не бросался на мою мамочку. Мне хватило бы сил, чтобы накостылять ему по полной программе, а я даже не способен ответить ударом на удар. Потому что он все-таки мой отец, хотя меня и воротит от самого факта его существования. Мне противно думать, что я его сын. Считаешь, мне нравятся наши тупые одноклассники? Да из них половина либо сопьется, либо сядет, либо и то, и другое, и что-нибудь еще. Но мое недовольство положением вещей еще не дает мне право кого-либо взрывать. И я не должен. Понимаешь, почему?
Я не понимал. Он попытался поймать мой взгляд. Я отводил глаза.
– Потому что, сражаясь со сволочами сволочными методами, ты уподобляешься им. Опускаешься до их уровня, и это не приведет ни к чему хорошему. Ты просто завязнешь в разборках, загрязнишь свою совесть, унизишь самого себя.
– И – что? – выговорил я медленно. – А если очень хочется всем врезать? Почему бы не позволить себе? Враг – это враг. Он будет нападать снова и снова, пока не ударишь его так сильно, чтобы он побоялся попытаться еще раз. Месть – это единственный способ отстоять себя. Это – правильно. Это – справедливо. Кто они такие, и какое у них право угнетать меня? Я не буду безропотным, я отвечу. Пойду на что угодно, чтобы они получили свое.
Эллеке смотрел на меня – шокированный, потрясенный до глубины души.
– Тебя больше должна заботить твоя победа, чем их проигрыш.
– Как они надоели мне! – взвизгнул я. – Им надо все время доказывать, что они крутые или типа того? Скажи, как твой отец назвал тебя? Что, не хочешь? Я знаю. Пидор. Вариантов много, но это словечко обязательно присутствует в наборе. Достало! Клянусь, я заставлю их грызть асфальт за это слово! Я ненавижу их! Ненавижу!
– Ненависть – глупое чувство. Забудь о них. Думай о себе! Что бы ни происходило, у меня всегда есть одно утешение: я знаю, что со мной все будет хорошо. Я закончу школу, стану самостоятельным. И, когда моя жизнь будет полностью принадлежать мне, я исправлю все, что в ней не так.