Шрифт:
Глава 1
Снег неспешно опускался плотной завесой на столицу, скрывая друг от друга редких прохожих, которые спешили домой, так как короткий зимний день уже подходил к концу. И в этих наступающих сумерках утопая по колено в снегу, неспешно брел и я по направлению к дому, в который не желал возвращаться, по крайней мере, сегодня.
Моё самое любимое время года всё же была почему-то зима, и хоть летнее солнце мне уже было приятно, и я с удовольствием даже пытался загорать, но все же я любил зиму. Когда с неба падал неспешно снег, он словно уносил меня в мои воспоминания и стирал границу времени и пространства. Сугробы и снег, они везде одинаковы. И когда снег шел особенно сильно, то я словно переносился в прошлую жизнь, где не раз
Я уже несколько часов бродил по заснеженному городу погруженный в свои воспоминания о том, как я бродил по другому городу, который, как и этот, мне был родным. И зима здесь и там была одинакова, как и снег, что сыпался с неба и скрывал то, что не должен был увидеть ни один прохожий. Ни одна живая душа не должна была видеть меня в этом состоянии.
Я родился зимой в лютый мороз, а сейчас шел снег, и было очень тепло для зимы и тоскливо, так как сегодня был тот самый день в году, когда я пришел в этот мир. Нелюбимы мне были мои дни рождения, и как мне казалось, мои родные это понимали, и никогда особых празднеств мы не устраивали, как было на дни рождения Астрид.
— Пора возвращаться домой. — Грустно проговорил я у перекрестка, и вздохнув, неспешно пошел домой по сугробам, пробираясь по нерасчищенным улицам. — Не тот у меня возраст, чтобы грустить из-за такой мелочи.
Пройдя столько всего как в той жизни, так и в этой, я и не думал, что могу стоять у края бездны отчаяния лишь из-за того, что никто из моих близких не вспомнил, что в этот снежный день мне исполняется тринадцать. Не торопясь, идя в направлении дома, я начал проваливаться в воспоминания о том, как сегодня прошел мой не самый веселый и радостный день.
С самого утра я искал в глазах своих родных огонек, который их выдаст, что они вот-вот вспомнят про мой день рождения. Потом я даже думал, что они решили сделать мне сюрприз. Но никто так и ни чего не сказал, не поздравил, да и я не стал говорить о нём. Отец ушел в академию еще до того как я проснулся. Миуюки перед своим уходом в Академию, как обычно, в пол глаза проследила, чтобы мы с сестренкой поели, и я оделся в чистую одежду, а Астрид надела платье без откровенных вырезов. Вот тогда в этом тепле от очага, когда мама вышла из дома, стало холодно мне, так как я понял, что она забыла обо мне.
И в таком настроении я неспешно завтракал в полутьме дома, где из источников света была лишь тусклая лампа и тлеющий очаг. Каша становилась поперек горла, а вокруг меня постоянно что-то обидчиво щебетала сестренка, которой придется переодеться, так как мама не одобрила её немного откровенное платье.
Астрид в свои шестнадцать стала прекрасной девушкой, чье главное оружие было не фигура и не симпатичное личико с примесью азиатских черт на исконно северной внешности. Даже не талант в огненной стихии ее оружие, который может разрастись так, что она станет передвижной системой залпового огня. Нет, у моей сестренки было оружие пострашнее, чем огненная стихия, то, что её выделяло из тысяч других девушек. И это были её волосы, которые были не просто рыжими, а насыщенные цветом так, словно это было жидкое пламя, которое стекало по ее плечам. И эта её особая красота становилась с каждым годом все большей и большей проблемой. Так как людей, что печально вздыхали по «огоньку», который зажигала в сердцах не только мужчин, огонь, становилось все больше, а их взгляды, которые они кидали на мою сестренку, были всё более заинтересованными. А Астрид еще не научилась управлять этой силой, как и контролировать её, и ей нравилось быть красивой, а то, что её сердце было свободно, радовало только её, а вот чужие сердца она любила забирать и разбивать. И пока ей это все сходило с рук, многие боялись отца и моей мамы, но я видел, что совсем скоро начнется негласная война по завоеванию сердца той, у которой пока сердце еще свободно. А на войне, как говорится, все средства хороши.
— Грязнуля, давай быстрее ешь. — Хмуро проговорила Астрид, которая не смогла в академию уйти в платье, подаренном ей Кьяртой еще летом и уже переоделась. — Тебя Олов ждет, наверное, а на улице зима, братик.
— Он не Сура, так что подождет, он северянин, ему не будет вредно померзнуть. — С печальным вздохом ответил я, семья стальных Альвов осенью отправилась на родину Талиси в подземное царство, и пока не было от них вестей. — И не грязнуля я!
— А ты на свои руки посмотри — пылесборник. — С улыбкой проговорила Астрид и встала из-за стола, оставив меня наедине с моими грязными руками.
— Я же их мыл. — Тихо проговорил я, смотря на свои руки, которые все были в разводах пыли и сажи от очага.
Изначальный песок во мне проявлял себя именно в этом, он притягивал ко мне грязь и пыль, и там где ни один человек бы никогда не замарался, я же, как будто в грязи купался, словно поросёнок в лужах. Родные шутили надо мной, сглаживая ситуацию, но помочь мне ни как не могли, и только Кьярта объяснила — то, что я притягиваю пыль, это нормально. Правда, для песчаного мага народа Кхарга, которому три года и он учится постепенно управляться со своим даром, это нормально, как и учится говорить и уверенно бегать по барханам. Воспользовавшись ментальной связью пустынного народа, он постоянно обучается, и когда он достигает пятилетнего возраста, то уже не притягивает пыль и песок, и начинает свое обучение у опытных магов песка. Но я не обладаю этой ментальной связью и не понимаю что делать, и как говорила жрица — я сам нащупаю связь с песком, но уже пошёл третий год как я её не чувствую. И постоянно вижу, какой я грязный даже в абсолютно чистой комнате, и только с приходом зимы я мог пройтись по городу, не покрываясь пылью, как тот, который только что разгружал уголь. Я еще не понял, как управляться с тьмой, не почувствовал свою силу внутри себя, не смог достичь хоть каких-нибудь существенных успехов в некромантии, и даже в путях темных оттенков не стал лучшим. Зато моя особенность, которая сделала меня уникальным, проявляет себя в полную силу, и мама постоянно собственноручно стирает всю мою одежду практически каждые три дня. Да что там говорить, у меня два сундука с простой одеждой, и не из-за того, что мне так хочется, а это просто необходимость.
— Альмонд, не переживай. — Проговорил сзади дед Брани, который всегда провожал нас до улицы и только после этого он разжигал горн нашей небольшой домашней кузни. — Главное ведь не чистота тела, а чистота разума и сердца, а у тебя с этим проблем нет, в отличие от Астрид.
— Деда Брани, ну откуда ты можешь знать, что у нас в голове. — Проговорил я, вытирая полотенцем руки, пытаясь их оттереть от приставшей к ним черной пыли. — Тем более в сердце
— Ну, твой дед не так бесполезен, как кажется на первый взгляд. — По-доброму улыбнулся мне мой дедушка. — Я не блещу уровнями, умениями и знаниями, но у меня есть опыт и мудрость, которые не доступны вечно молодым высокоуровневым.
Брани сел на скамью рядом и погладил по-отечески меня по голове,
— Внучок, в тебе чистое сердце, которое по ошибке объято тьмой, а в твоей голове только светлые мысли. — С улыбкой проговорил старик, который не раз ввязывался в неравный бой. — То, что ты темный — это ошибка, ты никогда не пытался соответствовать своей силе, не обманывал, не старался быть лучше, чем ты есть на самом деле.
— Деда, но ты сказал, что Астрид не такая как я. — Тихо проговорил я, смотря на погрустневшие лицо своего дедушки, седая борода которого слегка вздрогнула.
— Есть множество разных в этом мире недовольных своей жизнью людей, но самые несчастные те, которым дается все легко. — Тихо проговорил печальным голосом Брани. — И моя внучка одна из них, она не ценит того, что имеет и не знает, чего хочет, и однажды она запутается, но если и выпутается, то ничего не поймет, но узнает, что может и дальше не задумываться.
— Я ничего не понял. — Печально проговорил я, а Брани лишь улыбнулся.
— А ты и не должен был ничего понять. — Проговорил дед, вставая из-за стола и посмотрев на закрытую дверь в комнату Астрид. — Понять должна была она.