Синий бар
Шрифт:
Глава 55
Арнав
Арнав наблюдал за Шетти и Наик: Шетти выкладывал им всю информацию, отчаянно пытаясь добиться того, чтобы его законный и не очень законный бизнес оставили в покое. Арнав вышел в коридор, отозвал в сторону констебля и попросил его установить дату и время всех звонков между Шетти и Taneja Estate Holdings.
Завибрировал телефон. Это была Тара. Арнав попросил ее подождать, пока он отойдет в более укромное место.
Выходя, он услышал, как пьяный мужчина во временном изоляторе завел болливудскую песню: «Har pal yahan jee bhar jiyo, Phir kya pata, kal ho na ho».
Арнав сделал небольшую паузу, чтобы осознать смысл шаблонных слов, которые звучали снова и снова: «Живите каждым мгновением, наслаждайтесь им, отдавайтесь ему без остатка, ведь кто знает, наступит ли завтра». Он поблагодарил констебля, который подошел к нему со стаканом апельсинового сока, сделал глоток и, прихрамывая, вышел из здания участка на улицу.
– У меня допрос, – сообщил он Таре, довольный тем, что та позвонила ему. – А что моя Пагли поделывает?
Ворота участка выходили на крупное шоссе. Арнав следил за охватившей его вечерней суетой, многоголосьем и светом фар. Рядом с полицейским участком сверкающие гирлянды украшали балконы многоквартирного дома по случаю Дивали, мигая в наступающей темноте.
– Я знаю, что ты ушел из больницы, – сказала Тара, – ты обедал? Пил лекарства?
– Мои констебли уже ведут себя, как няньки.
– Нам нужно поговорить. Это важно.
Тара продолжала что-то говорить, но позади него на дороге сигналили и тормозили машины, поэтому ее не было слышно. В поисках более тихого места Арнав свернул от ворот налево и пошел по проходу, который вел на задний двор.
– Звонила Зоя. Мне нужна твоя помощь. Приедешь к Нандини, как только закончишь? – Голос у нее был расстроенный.
– Ты в порядке? Я… – но тут его прервали повышенные голоса и звуки, похожие на зажигание автомобиля. Арнав сразу понял, что это такое на самом деле, и тут же сбросил вызов.
Стрельба. Оглушительная стрельба с двух разных направлений у дороги.
Он повернулся и полубегом, как мог, направился к воротам, выхватив свой девятимиллиметровый пистолет и открыв ответный огонь. Инстинкт и мышечная память взяли верх, заставляя время то ускоряться, то замедляться. Только когда от отдачи рука вздрогнула и пистолет взлетел вверх, Арнав заметил, насколько больно было его держать. Не имея возможности поднять левую руку, он стрелял только правой, изменив позу так, чтобы удерживать равновесие: перенес вес на правую ногу вместо левой, выставил локоть внутрь и уперся, удерживая «Глок» в вертикальном положении. Когда один из выстрелов попал в цель, раздался хриплый крик. Арнав продолжал звать подкрепление. Адреналин захлестнул его посреди шума и вспышек от каждого ответного выстрела, а фигура стрелка, которую было отчетливо видно в открытом грузовике, растворилась в клубах дыма и пыли от стены слева, которые образовывались, когда пули впивались в кирпич и штукатурку.
Он старался стрелять с перерывами, прислушиваясь к ответным крикам коллег в участке, пока его пистолет не разрядился. Теперь он безоружен и открыт для нападения.
Боковым зрением Арнав видел, что другие офицеры бросились прикрывать его, когда очередная пуля вонзилась в стену рядом с его ухом, оглушив. С резким криком «Ави!» сзади в него врезалось тело, послав разряды боли в плечи, руки и грудь. Перевернувшись от удара, Арнав приземлился на сломанное плечо. Сквозь слепящий туман
–…додзё… – только и услышал Арнав, остальные слова потерялись в хрипах и всхлипах, пока Шинде пытался сделать вдох, а его веки, трепеща, закрывались.
– Не уходи, abbay narangi pandu saley – держи глаза открытыми, – Арнав говорил не своим голосом.
Кровь из раны хлынула сквозь его пальцы, липкая, теплая и неестественно темная в полумраке спускающегося вечера. Он надавил сильнее, не обращая внимания на тошнотворный медный запах от брызг на лице, затем сел на тело Шинде верхом, пытаясь удержать его на месте и закрыть рану собственным туловищем.
Несколько секунд спустя раздалось множество шагов и голосов, знакомых и незнакомых. Чьи-то руки пытались оттащить его в сторону. Он отказывался ослабить давление на рану.
В памяти всплыли основы первой помощи: надавить; не отпускать до прибытия подкрепления. Кроме того, если он пошевелится, ему придется отпустить Шинде. А этого он сделать не мог.
Сирены. Визжащие телефоны. Лающие приказы. Проклятия. Пронзительный голос Тукарама: «Ты ранен?.. «Скорая помощь» прибудет через пять минут». Пища для кошмаров на долгие годы – неровный хрип, с которым Шинде пытался вздохнуть, сопровождаемый проклятиями Арнава, в которых звучали все бранные слова, которые он перенял от друга за десятилетия дружбы. Те короткие мгновения, которые казались годами, когда Арнав попеременно угрожал и умолял его открыть глаза. Но Шинде не подчинился, упрямый до самого конца.
Когда медики забрали тело, только что освободившийся из изолятора пьяница снова затянул свою песню: «Phir kya pata, kal ho na ho» – «Кто знает, завтра может быть, а может и не быть». Кто-то окликнул его, и он остановился на середине следующей фразы: «Har ghadi badal rahi hai roop zindagi».
Крепкие руки оттащили Арнава в другую машину скорой помощи. На чистом холсте его сознания запечатлелись слова: «Всего за мгновение жизнь меняет свой облик».
Глава 56
Арнав
Арнав парил в фантазиях, находясь под действием успокоительных, которыми его накачал доктор, пока вправлял плечо и перевязывал его заново. Даже в четыре утра в государственной больнице было шумно, как на рынке, а возле морга суетились полицейские.
Он хотел спросить у врачей, не ошиблись ли они по поводу Шинде. Вполне возможно, что этот гад притворялся, ведь вся его жизнь была сплошным притворством, и поток из лжи приостановился лишь на секунду, когда он встал на пути у пули, предназначенной Арнаву. Хлынула кровь. Ее было так много. Врачи вели заведомо проигрышную битву. Арнав завалился в палату: пол был забрызган красным, повсюду были следы борьбы за жизнь его друга. Он застыл на месте при виде пепельно-серого лица Шинде, неподвижно лежащего на операционном столе с растянутыми в гримасе губами. Колени у Арнава грозили подкоситься, но он держался ровно, как на параде. Мужчина, еще и офицер мумбайской полиции, не мог позволить себе публичную демонстрацию скорби. Он должен справиться с болью, когда останется один.