Синий, который красный
Шрифт:
— Ну что, смертнички? Видите, там красненьким горит? Посмотрите на два метра левее и на три севернее…
Потом ему надоедало дурачиться, он пояснял, откуда идет опасность и что прореагировало, уничтожал новопоявившуюся магическую дрянь и предупреждал с серьезным видом:
— Запомните: никогда, никогда нельзя класть вместе осколки от разных артефактов!
И выкидывал через плечо осколки от того, который только что уничтожил. Прямо назад, в Хламовище.
Но такая комнатка была и полезна: некоторые обломки в Хламовище набирались остаточной артемагической
Вот за готовыми «пугалками» Кристо и Дару сюда и прислали. Вонда, мстительно ухмыльнувшись по адресу Кристо, заявил, что «новый урожай уже должен поспеть», выдал им защитные перчатки, тревожные амулеты — и долго делал приглашающие жесты на пороге.
И теперь Кристо, конечно, бесился.
— Да я кучу всего из-за этой дурости пропустил! Мне тут как раз друган-контрабандист прислал стрижа — мол, не хочешь ли заказать чего, а то он тут, в окрестностях. Ждать встречи будет, стало быть… предупреждать его поздно.
— Опять эти, как их там, приставки?
— Он еще обещал пару плееров, ну, и по одежде у меня были заказики, раз уж во внешнемирье не пришлось по лавкам смотаться. Ты вот, например, не хочешь?…
Дара не подняла на него глаза. Она примостилась у самой здоровенной кучи обломков и осторожно присматривалась к круглому гребню.
— Я не хочу ничего из внешнего мира. Там все одноразовое какое-то. Вещи молчат… тяжело работать.
Кристо как раз вещи устраивали, вот насчет людей из внешнего мира его терзали сомнения. Он после обеда успел увидеть Ковальски — мельком, правда, но взгляд Макса ему не понравился. В этом взгляде было слишком много чего-то вроде: «Пока я на чужой территории, но погодите, освоюсь — и покажу вам небо в алмазах». Словом, посмотришь в такие глаза — и жалеешь, что Ковальски решил остаться.
— Мешок, — приказала Дара и ловко закинула гребень в подставленный мешок.
— А так, что ли, вещи с тобой разговаривают? — дошло вдруг до Кристо.
Дара теперь выудила из кучи каменную оскаленную рожу. Какие-то узлы ей не понравились, потому рожа отправилась обратно в кучу.
— Половинка топора, у которой ты стоишь, говорит: еще раз на нее плюнешь — и плевать тебе будет нечем.
Кристо попятился и решил больше не плевать.
— И что, ты с ними так часто болтаешь?
Спросил. Все ведь знают, что малахольная Дара слова никому не скажет, зато постоянно шепчется с вещами. Но никто не удосужился уточнить, что они ей что-то отвечают!
— И что, все вот прям-таки не затыкаются?
Кристо не мог молчать: ему попросту было нечего делать. Все равно он не смог бы отличить «пугалку» от «чесалки» или отрывателя голов. И защищать Дару было не от кого: на дверях висела печать, удерживавшая артефакты в спящем состоянии.
— Не всегда и не все. У некоторых память короткая. У старых вещей, особенно у зеркал — долгая, и рассказывают они о многом. Некоторые — да, не затыкаются…
— И о чем?
— Обычно о своих хозяевах. Мешок! — еще одна «пугалка» плюхнулась на дно. — Это только от низшей нежити, потом надо будет пометить. Некоторые еще и перенимают характер хозяев: раз мне попался такой крикливый перстенек…
— Много еще?
— Часов на тридцать хватит, а на один час — тем более.
— На полчаса, — поправил Кристо, который считал минуты.
— А иногда они могут и сочувствовать, — услышал он голос Дары, сам не понял, о чем она говорит, на всякий случай даже оглянулся. — Или просто чувствовать: например, радость, или печаль об утрате хозяев, или… страх…
— Так то ж только вещи!
Дара не ответила. Она держала в руке осколок резной чаши. По ободку шли тонкие узоры, чем-то напоминавшие древнецелестийские. Осколок не торопился отправляться ни в мешок, ни в кучу, а просто устроился на ладони артемагини и, кажется, никуда с нее не собирался.
— Это страх? — прошептала Дара в пространство Хламовища.
Ага-ага, просто вот ужас кошмарный, — хотел ответить на это Кристо, но ответ донесся сам собой: тем же голосом, но совсем другим тоном.
— Трепет. Мы трепещем перед ней, мы чувствуем ее кольца… все шире, все тяжелее…
— Гидра Гекаты?
Дара разговаривала сама с собой, а раньше он этого у неё не замечал. Кристо уже собрался было закатить глаза и представить это как дополнительное наказание, но тут заметил: когда артемагиня говорит вторым тоном, у нее губы не шевелятся.
— Пробуждает нас… наполняет ядом, горечью, голодом… Голодом! Делает сильнее…
— «Будильник»? Одна из «голов» — пробудитель артефактов?
— Она разбудит… Разбудит. Разбудит!!
— Что?
— Кого и что — не нам известно, известно тем, кто хотел ее пробудить, кто хочет пробудить спавшее, кто хочет пробудить прошлое, известно и тем, что там, под землёй, в колодце смерти, кто может раздробить её, успокоить навеки, навеки, навеки…
Это они про смертоносцев — ёкнуло что-то внутри у Кристо. Колодцы смерти — а то о ком же тогда ж?
Дара, задыхаясь, сжала осколок. Острый край высунулся между пальцев, показалась кровь, а Кристо понял, что в этой сцене что-то совсем уж не то. Обычно артемагиня общалась с вещами поспокойнее, а теперь выглядела одержимой, глаза даже отсюда сверкали зеленью, голос — не свой…
— На тебе ее след, ее проклятый знак, мы не тронем тебя, мы боимся тебя, тебя убьют свои, свои, свои, свои, свои…
Кристо решил, что пора плевать на смелость и звать на помощь. Он кинулся к двери.
И сразу понял, почему у Дары такой дикий вид, и почему в комнате как-то сгущается магия, и почему у него были такие нехорошие предчувствия с самого утра.
Печати-замка из розового кварца не было на ручке. То ли исчезла, то ли ее сняли, но без этой печати он не мог открыть дверь. И удерживать останки артефактов тоже было некому.
— Жухляк? — спросил Кристо у кого-то, и очень может быть, что у своего подсознания.
— Свои, свои, свои… у тебя нет защитников! — вдруг пронзительно заорала Дара. — Еще нескоро будет явлен Оплот Одонара!
«Смуррило!» — поправило Кристо подсознание, и одновременно с этим он кинулся вперед с отчаянным ругательством и воплем: