Синий мир (Сказка о любви, ХХIII век)
Шрифт:
Лобов согласно кивнул, сосредоточенно размышляя о чем-то. Потом поднял глаза на товарища.
– И ты веришь, что Таиг действительно не знает, в чем тут дело?
– Я верю Тайгу потому, что он был откровенен в своих сомнениях и так же откровенно попросил помощи! И вспомнил при этом о визите в Даль-Гей экипажа "Торнадо" десятилетней давности.
– Вот как?- Лобов не скрыл своего удивления.
– Именно так,- в голосе Всеволода прозвучала нотка удовлетворения, а может быть, и самодовольства. Лобов ее уловил и догадался, что Таиг вспоминал, в лестных выражениях конечно, не только экипаж "Торнадо", но и самого Всеволода Снегина.
– И вспомнил Таиг о вашей троице не
– А тебя не упомянул? Снегин не сдержал улыбки.
– Упомянул. Но я разъяснил, что в нынешнем моем положении участие в такой операции вряд ли возможно.
– Ты хочешь сказать - невозможно,- поправил Иван спокойно.- Шпионаж есть шпионаж, независимо от того, ведется он с добрыми намерениями или со злым умыслом. Но что не гоже Юпитеру, то гоже быку. Хм!
Глаза Снегина похолодели, став похожими на голубые льдинки.
– Ты хочешь меня обидеть?
– Да что ты! И в мыслях не было,- чистосердечно покаялся Иван,- просто размышляю вслух. Ведь Таиг - тоже Юпитер в своем далийском мире. Ну, если и не сам Юпитер, то Меркурий, его, так сказать, полномочный представитель с крылышками на ногах, который на роль быка тоже никак не годится. И тем не менее, Таиг не побоялся, а главное не постеснялся предложить тебе открытый лист на шпионаж в своем родном отечестве. Тебя не настораживает это приглашение к шпионажу?
– Нет, не настораживает! Прежде всего потому, что это не шпионаж. Это разведка в интересах Народного Фронта и Согласительного Комитета.
– Прежде ты не очень-то жаловал игру словами.
Снегин снисходительно усмехнулся:
– Я и теперь ее не жалую, чего нельзя сказать о тебе. Называя любой сбор информации шпионажем, ты сваливаешь в одну кучу белое и черное, как раз и превращая серьезное обсуждение в игру словами. Ты стал демагогом, Иван, чему я, ей-же-ей, искренне удивляюсь.
– Каждому свое,- смиренно сказал Лобов.
Снегин покачал головой, подозрительно приглядываясь к товарищу.
– Какой-то ты странный, на себя непохожий. То злой, то смиренный, то осторожный как кошка в засаде.
– Ищите - и обрящете, толцыте - и отверзется и дастся вам,пробормотал Лобов.- Как все просто! И как верно в своей сути! Но всегда ли верно? Всегда ли оно дается - то, что ищешь и пытаешься обрести?
– Ты о чем?- не понял Снегин.
– Просто так, мысли вслух,- не без смущения признался Иван.- А вообще-то, Таиг прав, непредубежденный взгляд, причем не извне, а изнутри далийского общества, может решить эту проблему. В здравомыслии экс-президенту не откажешь! Но, выдвинув обвинение в шпионаже, легко развязать себе руки. А срубленную голову даже современная медицина не может водрузить на ее законное место.
Повинуясь импульсу, Снегин хотел сказать что-то, но в самый последний момент удержался. Лобов, пилот экстра-класса, хотя и не следил за товарищем, машинально отметил этот порыв его, порыв его сердца, не разума. И грустно улыбнулся.
– Ты хотел сказать, что десять лет тому назад, направляясь в Даль-Гей, я не думал о том, что могу потерять голову?
Поколебавшись, Снегин признался:
– Хотел.
– И ты подумал, не слишком ли осторожничать стал постаревший на десять лет командир патрульного гиперсветового корабля Иван Лобов, не так ли?
И снова, после заметно более долгого колебания Снегин признался:
– Подумал.
Лобов удовлетворенно кивнул, помолчал и успокоил товарища:
– Не волнуйся, Всеволод. Я не излетался, не извелся горем, не потерял кураж. Ты угадал, я озлился! А осторожничаю потому, что принимать решение мне приходится не за себя, а за других. Видишь ли, лично я в Даль-Гей пока не собираюсь. Ну, а за Клима и Алексея я готов поручиться - они согласятся.
– А ты?
– Я пока воздержусь. У меня другие заботы,- он виновато улыбнулся.Собственно, из-за этих забот мне и потребовалось встретиться с тобой так срочно. И наедине.
IV
Циркулярное сообщение о перемирии в Даль-Гее, поступившее на "Торнадо" с запозданием, сразу изменило атмосферу на его борту. Разговоры о причинах вывода корабля на почетную трассу были позабыты. Экипаж "Торнадо" считался специально подготовленным для патрульных и всяких других экстраординарных работ как на самой Далие, так и в ее космических окрестностях. Поэтому естественно было думать, что кратчайшую дорогу на Землю "Торнадо" дали для того, чтобы сразу же, без задержки подключить его экипаж к какой-то важной инициативе, связанной с Даль-Геем. Для Алексея Кронина и Клима Ждана такое объяснение было еще и желанным. Особенно для Алексея, у которого, конечно же, затеплилась надежда на встречу с Кайной Стан.
Друзья принялись оживленно обсуждать те возможности, которые открывались перед экипажем "Торнадо". У них даже сомнений не возникало, что почетную дорожку на Байконур им могли дать по какой-то другой причине. А вот Лобова одолели сомнения. "Ну хорошо,- подумал Иван,- в конце концов, в Даль-Гее перемирие, у ребят по этому поводу легкая эйфория, поэтому ничего другого, кроме этого перемирия, им и не приходит в голову. Но если рассудить здраво, то увязать ноль-вторую трассу с Даль-Геем не так-то просто! В самом деле, если их хотят срочно направить в Даль-Гей, то это проще сделать не с Байконура, а с центральной лунной базы. А если особой срочности нет, то причем тут эта почетная трасса? К тому же, будь налицо некая особая срочность, связанная с залетом на Землю, об этой особой срочности непременно поступила бы на борт специальная информация. Между тем, главный диспетчер молчит! А если..."
Иван не стал додумывать до конца эту ускользающую мысль.
– Клим,- обернулся он к штурману.- Не было ли персонального пробела в циркулярке?
Штурман, увлеченный разговором с Крониным, не сразу понял смысл вопроса, и Лобову пришлось повторить его.
Очень редко, но такие случаи все-таки бывали, ЦУП или база, передававшие циркулярку, тем не менее решали, что некоему конкретному кораблю знать ее содержание по той или иной причине не следует. Тогда в сообщение вместе с позывными корабля вставлялся кодовый сигнал пробела. Пробел мог быть общим, тогда бортовая аппаратура вообще его не фиксировала. Пробел мог быть и частным, тогда бортовая аппаратура блокировалась лишь по части информационного сообщения, фиксируя "пустую" часть циркулярки временной точкой, акустически воспринимавшейся в виде характерного писка. Пробел мог быть абсолютным, и тогда командир корабля не мог получить вырезанную часть информации. Пробел мог быть и относительным, тогда опущенная часть циркулярки могла быть все-таки передана на борт корабля по специальному запросу его командира. По отношению к "Торнадо" дело упрощалось. Шеф-пилот дальнего космофлота Иван Лобов через свой позывной два ноля единица мог затребовать на борт всякое циркулярное сообщение, любой пробел циркулярки был для него пробелом относительным, а поэтому и восполнимым. Вообще-то говоря, за все время своей деятельности экипаж "Торнадо" ни разу не попадал под пробелы циркулярных сообщений, поэтому Ивану и потребовалось время, чтобы разжевать кое-какие детали штурману.