Синий мопс счастья

Донцова Дарья

– Да знаю я, потому и ждала тут Сергея Васильевича.

– Домой ему позвоните и спросите.

– Хорошее предложение, но неосуществимое.

– Почему?

– Номер телефона мне неизвестен.

– Так я дам его, – сказала девушка, – записывайте.

Радуясь, что удача вновь повернула ко мне улыбающееся лицо, я выхватила из сумки телефон.

Самое замечательное, что трубку в квартире режиссера сняли сразу.

– Аллоу, – прозвучал хорошо поставленный женский голос, – вам кого?

– Позовите, пожалуйста, Сергея Васильевича.

– Его нет.

– А когда он вернется?

– Через неделю.

– Как? Ужасно! Не может быть.

– Что случилось, милочка? – проявила участие

пожилая дама.

Ну и как объяснить приветливой старушке суть дела? Видите ли, я собираюсь завтра умирать и поэтому очень тороплюсь завершить расследование.

– Может, я сумею вам помочь? – настаивала она.

И тут меня осенило. Ну, конечно, судя по голосу, я беседую сейчас с мамой Сергея Васильевича, она же точно знает, где работает сын! А может, и знакома с его любимыми ученицами.

– Да, конечно, сделайте одолжение, помогите.

– С радостью, мой ангел, – заверила пожилая дама.

– Нина… – начала было я, намереваясь спросить телефон Рагозиной или точное название вуза, в котором преподает Сергей Васильевич.

Но дама не дала мне договорить.

– Все, более ни слова! Ниночка! Я очень рада! На ловца и зверь бежит! Здравствуйте, душечка…

Я удивленно замолчала.

– Сережа уехал внезапно, – раздался трагический шепот, – понимаете, Лева умер, от инфаркта. Ужасно, такой молодой, пятидесяти нет! Лег спать и не проснулся. С другой стороны, конечно, это счастливая смерть, не каждый так легко умирает, позавидовать можно. Вот Сережа и умчался и забыл вас предупредить.

Я молча попыталась въехать в ситуацию. Кто такой Лева? Наверное, близкий родственник, вот Сергей Васильевич и поехал заниматься похоронами.

– Я, конечно, ничего не знаю, – драматическим шепотом актрисы МХАТа пятидесятых годов вещала дама, – вообще не в курсе. Сережа от меня все скрывает, но материнское сердце не дремлет, поэтому знаю мельчайшие подробности дела и могу вам помочь. Да, могу! То-то Сереженька удивится: его нет, а дела идут!

Я постаралась не рассмеяться. Похоже, материнское сердце тут ни при чем, речь, скорее, идет об отличном слухе. На что угодно готова поспорить: старая дама изо всех сил шпионит за взрослым сыном.

– Встретимся через два часа в кафе «Лукошко», – самым таинственным голосом заявила невидимая собеседница.

– Думаю, не надо, я всего лишь…

– Знаю, Ниночка, – перебила меня мать режиссера, – хотите забрать конвертик, но вы ведь с Сережей всегда для этих целей в «Лукошке» встречаетесь, вот я и приду туда.

– Рагозина…

– Я великолепно узнала ваш голос, душенька, – вновь не дала мне закончить фразу шебутная бабуся, – звените, словно колокольчик, правда, представились в первый раз. Сначала-то я полагала, будто вы, как вся современная молодежь, невоспитанны, но потом поняла: соблюдаете конспирацию. И правильно. Ах, Ниночка, Сережа вас так ценит, считает самой талантливой. Знаете, он говорит о вас с восторгом, я даже подумала, что сын влюблен. Ха-ха-ха, шутка! Но, как и во всякой шутке, в ней есть доля правды.

– Однако…

– Все! Более ни слова! Место встречи «Лукошко», пароль «Сережа». Иду одеваться.

– Но…

– Не стоит беспокоиться, я изумительно гримируюсь, никто ничего не узнает, вы сумеете без Сережи справиться: то-то он обрадуется, поймет, что зря отодвинул меня в сторону. Я, оказывается, еще в трезвом уме и на ногах! Вот!

– Где находится «Лукошко»? – с трудом вклинилась я в речь тараторки.

– О! – воскликнула бабуля. – Вы проверяете меня! Да около метро «Новокузнецкая». Ну как? Теперь верите, что я все знаю?

– Да, – вступила я в игру, – действительно. Только до сих пор сомневаюсь. Может, вы и мой телефон слышали?

– В книжке записан. Вот что, душечка, давайте так, номер будет паролем.

Ах, как здорово я придумала. Мы же никогда не встречались! Войду в кафе и назову цифры.

– Ладно, – сдалась я, – «Лукошко» так «Лукошко».

– Не волнуйтесь, – перешла на фальцет дама, – конвертик я прихвачу с собой, и мы докажем Сереже, да! Обязательно! Он еще пожалеет, что отодвинул мать!

Я сунула телефон в сумку. Самое страшное из всех существующих зол – это слепая безграничная материнская любовь. Большинство женщин, вырастив ребенка и устроив его либо в институт, либо на работу, все же понимают: теперь отпрыску следует дать свободу. В двадцать лет юноша или девушка просто обязаны стать самостоятельными. Как ни грустно это родителям сознавать, но они не всегда являются главными людьми для дитятки. Наступает момент, когда таковыми становятся приятели или любимый человек. Мудрые предки постараются не бунтовать и стать своему чаду верными друзьями. Но, увы, иногда, чаще всего у женщин, просто переклинивает крышу, и психопатическая маменька продолжает обращаться с пятидесятилетним, седым, обрюзгшим «мальчиком» как с трехлеткой. Требует постоянного отчета в делах, приказывает рассказывать о всех проблемах, настаивает на совместном проведении вечеров и праздников, норовит залезть третьей в супружескую постель и портит жизнь своим детям по полной программе. На мой взгляд, подобное поведение не имеет никакого отношения к любви, потому что последняя предполагает умение наступить на горло своим желаниям ради счастья другого человека, в данном случае собственного ребенка. Деспотичные мамаши на самом деле – самозабвенные эгоистки.

Всех невесток такая особа изведет, друзей прогонит вон. Коли маменька сама не курит, то, не желая вдыхать дым, с воплем: «Это тебе вредно» – вырвет у несчастного сигарету. Если у нее больной желчный пузырь, что, кстати, чаще всего имеют патологически злые люди, то «мальчик» будет вынужден есть суп из воды с капустой и сухую гречку. Детективы и фантастику выбросят из библиотеки, в кассетнике окажется запись с русским народным хором, а телевизор станут включать лишь во время программы новостей и мыльных опер. И только могила, в которую рано или поздно сойдет эгоистка, избавит сына от ее диктата. Вопрос: как он станет жить дальше, изувеченный такой любовью? Впрочем, девочке, оказавшейся в подобных условиях, еще хуже. У бедняжки есть два выхода: либо бежать прочь из родительского дома, бросив все, либо, что, увы, случается намного чаще, превратиться в старую деву.

Ворча про себя, я добралась до «Новокузнецкой» и стала оглядываться по сторонам. Вокруг бурлила людская толпа, на площади громоздились вагончики, бойко торгующие шаурмой, булками, водой и, несмотря на отвратительно промозглую сырую погоду, мороженым. Ничего похожего на кафе тут не наблюдалось.

В низких домах, располагавшихся по обе стороны от здания метро, были одни магазины.

– Подскажите, где тут «Лукошко»? – спросила я у газетчика, парня лет тридцати, хлюпающего носом возле лотка.

– «Лукошко», «Лукошко» – забормотал тот.

– Через трамвайные пути ступай, – ткнула рукой влево тетка, торгующая всякой мелочовкой, – завернешь за дом и увидишь рыгаловку. Жуткое место!

И действительно, «Лукошко» нашлось именно там, где она сказала. Стеклянный павильончик с бело-красными занавесками, пластиковыми столиками и очень жесткими стульями. Я устроилась в самом углу и взяла меню. Теперь понятно, отчего в этом пятисортном заведении толпа посетителей, причиной такого столпотворения являются цены, они, ей-богу, смешные, на сорок рублей здесь вполне можно пообедать. Мимо с полным подносом проплыла официантка. До моего носа долетел знакомый запах. Ну ясно, тут варят «бульон» из кубиков, мы сами иногда, правда очень редко, делаем такой.