Синий мопс счастья
Шрифт:
«Папусенька, – шептала я про себя, – ну что же ты позволяешь над собой смеяться? Спроси-ка у этого шута горохового про интегральные исчисления или хоть проверь его знания таблицы умножения, явно ведь дальше дважды два не продвинется». И почему это в среде интеллигенции считается абсолютно нестыдным не уметь сложить в столбик два трехзначных числа, а вот тому, кто не читал Мандельштама, просто следует застрелиться?
– Ну а произведения Блока вы в руках держали? – ехидно спросил Михаил Алексеевич.
Тут папины глаза загорелись.
– Конечно. Как же, обязательно.
– Да? – разочарованно спросил редактор. – И что вам больше всего понравилось?
Папа
– Ну он не так много написал. Всего одну книгу, зато какую! Классика.
– Что вы имеете в виду? – удивился гость.
– Антон Генрихович Блок, «Проблема турбулентных потоков», – спокойно ответил отец, – а вы о чем толкуете? Блок, увы, умер молодым. Больше ничего создать не успел.
Позвольте мне тут опустить занавес. Скажу лишь, что мама, потеряв от ярости голос, собирая отцу в очередную командировку сумку, вытряхнула оттуда любовно припасенные им детективы и всунула учебники по литературе…
– Я изумительно загримировалась, – заорала Гликерия Петровна своим отлично поставленным, нацеленным на озвучивание гигантского зрительного зала голосом.
Я вынырнула из воспоминаний детства.
– Взяла одежду у внучки соседки, – гремела Гликерия, – мне показалось опасным являться одетой как всегда. За нами могут следить!
Посетители вновь повернулись в нашу сторону и разинули рты.
– Вы можете говорить тихо? – попросила я.
– Еще тише? – взвыла собеседница.
– Желательно.
– Вы же не услышите.
– У меня острый слух.
– Но я и так еле шепчу, – взвизгнула старуха, – звук, который издает в полете бабочка, и то громче.
Я встала.
– Пойдемте.
– Куда?
– В метро.
– Зачем?
– Для конспирации.
– Ни за что! В подземке душно.
– Но вы же приехали сюда!
Гликерия Петровна погрозила пальцем.
– Хитрюга! Все еще мне не доверяете. Великолепно ведь знаете, что мы с Сережей живем совсем рядом, лишь дорогу перейти.
Тут из самого дальнего угла понеслись ужасающие звуки, которые кто-то извлекал из несчастной, не готовой к таким экспериментам скрипки. Я вздрогнула, официантка включила радио, похоже, на всю мощность. «Эх, эх, эх, разбужу сегодня всех, здравствуй, страна, не забудь, что я пришла», – неслось над зальчиком.
В любой другой ситуации я бы схватила сумочку и в ужасе убежала, мне, когда-то профессиональному музыканту, делается тошно от какофонии. Не воспринимаю даже Шнитке, хотя совершенно искренне считаю его великим. Да, этот композитор гениален, но он не для меня. Но сейчас я безумно обрадовалась шуму. Резкие звуки наложились на вопли Гликерии Петровны и приглушили их, а старушка тем временем продолжала говорить безостановочно, и через десять минут я узнала кучу совершенно ненужных сведений.
Гликерия Петровна всю свою жизнь проработала в театре. Сейчас она, не моргнув глазом, утверждала, будто являлась звездой первой величины, но что-то мне подсказывало: скорей всего ее роль состояла из двух слов: «Кушать подано». Муж актрисы был театральным художником, делал декорации. Жизнь семейной пары протекала за кулисами, а когда у них родился мальчик, то он, естественно, постоянно был около родителей. Сами понимаете, кем захотел стать ребенок.
Продолжая размахивать руками, бабуся живописала трудности, с которыми столкнулась на длинном жизненном пути. Муж умер, в театре ее стали зажимать, намекать на возраст, потом открыто сказали, что следует дать дорогу молодым, и с почетом выпроводили на пенсию. Гликерия Петровна осела дома. Ее очень беспокоила творческая судьба Сережи. Никаких достойных ролей
Но Гликерия Петровна не упрекала сына, она лишь грустила, видя, что ее мальчик не может позволить себе ничего лишнего. Мать знала: сын мечтает о машине, но где взять денег на покупку? Ее скромная пенсия и крохотный оклад преподавателя – вот и все их доходы. Гликерия Петровна самоотверженно экономила, сама питалась одним кефиром, а Сереже покупала мясо. Но тут «мальчику» вдруг повезло, он взялся вести театральный кружок в Академии медицинской психологии и стал великолепно зарабатывать.
– Сами знаете, Ниночка, – вещала Гликерия Петровна, – один оклад три тысячи долларов, а еще приплачивают за каждую победу на всяких фестивалях и конкурсах. Мы теперь сказочно богаты! А все вы, Ниночка…
У меня на лице, очевидно, было написано такое изумление, что Гликерия Петровна опять погрозила пальцем и прищурилась:
– Ах, душечка, только не надо передо мной притворяться! Знаю все!
– Что?
– Все!!! Абсолютно!
– Не верю, – улыбнулась я.
– Все!
– Не может быть!
– Может, – заорала Гликерия Петровна, перекрывая бухающие звуки музыки. – Ладно, рассказываю! Значит, вы вместе с Леоной Трегубовой, очень, очень талантливой девочкой, предложили Сереженьке работу. Да, вы обе, душеньки, необыкновенные актрисы, только пока не признанные, но какие ваши годы, еще получите и награды, и медали, и роли. А пока этого нет, трудитесь в «Арлекино». Но без Сережи дело шло плохо, вам требовался режиссер.
– «Арлекино»?
– Агентство по организации брачных услуг, основанное Леоной Трегубовой, – зачастила Гликерия Петровна, – делает уникальные, невероятные представления. Сережа их постановщик.
Вот тут я совершенно перестала соображать что-либо. Брачное агентство? Но при чем тут спектакли? В моем понимании, контора, занимающаяся сводничеством, должна представлять собой офис с фотоальбомами и компьютером, снабженным базой данных женихов да невест.
– Сколько раз намекала Сергею Васильевичу, – вопила Гликерия Петровна, – что я сохранила огромный, нерастраченный актерский потенциал и способна еще на многое. Но сын каждый раз отмахивается и бормочет: «Мама, ты несешь ерунду, мне платят в академии». Конечно, там хороший оклад, низкий поклон Борису, но я-то не дура и великолепно умею считать: складывать, вычитать, делить, умножать. Сереженька недавно купил «Мерседес». Откуда деньги? То-то и оно. Мальчик всем рассказывает, что снялся в сериале, который скоро пойдет по телевидению, но, знаете, он врет!
Тут Гликерия Петровна приблизила ко мне свое накрашенное личико старой любопытной обезьянки и трубным шепотом возвестила:
– Я-то знаю, что ему заплатили в «Арлекино». Видела, сколько он принес! Послушайте, Ниночка, теперь понимаете, что я все-все знаю?
– Да, – осторожно кивнула я, – похоже на то.
– Мне очень хочется поработать у вас, – плаксиво протянула Гликерия Петровна, – просто до ужаса. Вот сейчас я пришла в гриме и, согласитесь, совсем не выделяюсь из толпы. Прошмыгнула незамеченной, переоделась под формат «Лукошка», прикинулась своей в чужой стае. На самом деле я райская птица, закосившая под воробья.