Синий олень. Трилогия
Шрифт:
– В отдельных случаях – после нагрузок, например, или переохлаждения – у здоровых людей в крови можно обнаружить клостридии. Но никак не коринебактерии. Ты определил токсикогенность in vivo?
– Я ввел подкожно по 1.0 мл культуры двум морским свинкам. Потом подумал – чем черт не шутит, ты сам сейчас сказал, что эти бактерии ведут себя, как клостридии. Короче, я ввел культуру внутрибрюшинно еще четырем белым мышам.
– Зачем? – поморщился Петр Эрнестович. – Мыши в любом случае не чувствительны к corynebacterium diphtheriae.
– Зато через день в крови двух из них буквально
– А по какой причине не возникла бактериемия у второй свинки и других двух мышей?
– Не знаю, не могу этого объяснить. Честно – не знаю. Парадокс.
– Да, загадка, – Петр Эрнестович взял снимок и еще раз внимательно вгляделся в напоминавшие иероглифы черточки и полоски. – А почему ты, собственно, взялся за это исследование? Разве это входит в план твоей работы?
– Меня попросили хорошие знакомые. Видишь ли, из-за этих бактерий санэпидстанция не допускает их молокопродукты к продаже, и их можно понять – ты сам видел, как эти палочки внешне и в смысле теллуровой пробы смахивают на corynebacterium diphtheriae. С другой стороны, в районе за двадцать лет не было ни одного случая дифтерии, поэтому эпидемиологам бить в набат и вешать на себя лишних собак тоже не хочется. Вот меня и попросили дать заключение о том, что это непатогенные микроорганизмы.
Петр Эрнестович нахмурился:
– Это следовало сделать официально, а не проводить в институте частное расследование. О каких молокопродуктах идет речь?
– Петя, – проникновенно произнес младший брат, – только не сердись, ладно? Ты помнишь сыр, который я привез тебе на день рождения? Я, собственно, привез его для исследования, он весь нашпигован живыми бактериями.
Взгляд Муромцева-старшего вспыхнул гневом:
– Ты… сошел с ума, Сергей? Иначе я не могу объяснить твоего поведения! Ты привозишь домой зараженный сыр и спокойно смотришь, как его едят… сколько человек в тот день было у нас в гостях? Семь плюс нас четверо и еще Сурен Вартанович – двенадцать человек! Как я теперь должен смотреть всем им в глаза?
Сергей был сражен.
– Никто из тех, кто годами ел этот сыр, не страдал никакими заболеваниями, – растерянно возразил он. – Только поэтому я…
– Надеюсь, мне не нужно читать тебе, кандидату наук, лекцию о возможном латентном течении болезни? Ладно, сейчас я, прежде всего, хочу взглянуть на твоих животных.
– Утром я проверял – и свинки, и мыши были в полном порядке.
– Посмотрим, посмотрим, – Петр Эрнестович предупредил секретаршу, что идет в лабораторию к брату и, набросив на плечи халат, широким шагом зашагал по коридору.
Сергей плелся следом, мысленно проклиная весь свет, и уже, открывая дверь в «инфекционную», куда обычно помещали зараженных животных, уныло повторил:
– Да проверял я утром, убедись, если не веришь. Они промаркированы – синим те, у которых после введения культуры возникла бактериемия, а зеленым…
Он вздрогнул, и растерянный взгляд его уперся в стеклянную перегородку, за которой находились мыши – две из них, промаркированные зеленым, неподвижно лежали, вскинув лапки кверху. Две другие спокойно грызли в углу насыпанный им корм и, похоже, чувствовали себя не хуже, чем обычно. Петр Эрнестович торопливо шагнул вперед и, приподняв сетку, закрывавшую террариум, отстранил брата.
– Не трогать, – отрывисто произнес, разглядывая погибших животных, – я сам проведу анализ. Кстати, почему здесь последняя надпись Clostridium perfringens?
Сергей с недоумением взглянул на приклеенную к стеклу длинную бумажную ленту – помещая в террариум зараженных животных, сотрудники обычно помечали, какая культура и когда была им введена. Сам он поставил дату, когда поместил сюда мышей, но название культуры писать не стал – что писать, когда не знаешь, с чем имеешь дело. Теперь же рядом с его датой было криво накарябано карандашом Clostridium perfringens. Неожиданно он столкнулся глазами с заглядывающей в приоткрытую дверь Асей с перевязанным горлом – она манила его рукой, и губы ее, беззвучно шевелясь, явно говорили: «Иди сюда!». Сергей сначала отмахнулся, но руки Аси так отчаянно зажестикулировали, что он сделал по направлению к ней два шага и с досадой спросил:
– Ну, что такое?
– Сережа, – громко просипела она, позабыв о субординации, – ты только не сердись, это я во всем виновата, а Володя просто не знал.
– Чего не знал? Ася, можно потом, а?
– Я просто, чтобы ты знал – он думал, что эти мыши…
Она запнулась, а Петр Эрнестович, различив слово «мыши», резко обернулся:
– Не шепчитесь там, что вы хотели сказать о мышах?
– Я просто… – она мило покраснела и потупилась. – Я утром перепутала и взяла этих мышей для нашего стажера – он работает с клостридиями. Я не знала, что Сергей Эрнестович с ними работает – потом только разглядела его подпись.
Сергей мгновенно сообразил, в чем дело – этот нахальный рыжий Володя утром открыл террариум и вытащил его мышей для своих опытов, а дура-Аська готова покрывать бесстыжего стажера ценой, можно сказать, своей головы. Нашлась тоже жена декабриста!
– Где этот наглец? – свистящим шепотом спросил он.
Взгляд его так сверкал, что Ася испуганно попятилась.
– Он… он к зубному пошел, у него зуб…
Петр Эрнестович отстранил кипевшего злостью брата и очень мягко сказал перепуганной лаборантке:
– Простите, вы не могли бы мне все же объяснить, что случилось с этими мышами? Я просто хочу знать, вы не волнуйтесь так сильно.
– Я утром по ошибке ввела им культуру Clostridium perfringens – стажер Плотников получил культуру газовой гангрены и попросил проверить ее на токсигенность.
– Как же – ты ввела! – Сергей угрожающе потряс кулаками. – Он сам вытащил мышей без спроса, а то я его не знаю! Где он, я ему шею сверну? Вытащить инфицированных животных из клетки! Я ему такую характеристику напишу, что его не то, что в аспирантуру – его в дворники не возьмут!